Reform.news продолжает публикацию проекта культуролога Максима Жбанкова «Глюконат нации. Введение в новую культурную ситуацию».
Перед вами аналитический культурный сериал о беларусской идентичности в эпоху посттравмы, эмиграции и институционального распада.
Каждая публикация — самостоятельный «эпизод» авторского размышления о том, как жить культуру без сцены, без плана и без центра. Это одновременно манифест и попытка поймать вкус времени, где равно важны кураж, сарказм и разбор п(р)олетов. Проект предлагает не ответы, а оптику — для тех, кто устал от институционального хайпа, но всё ещё хочет что-то собирать из пепла.
Сегодня вашему вниманию — четвертый эпизод.
***
Пять лет после 2020-го – хорошая дистанция для трезвого взгляда на наличный культурный (бес)порядок. Смогла ли храбрая свежая культурка новой Беларуси заявить о себе как цельном явлении? Стала ли заметным событием, перспективной фабрикой смыслов и стратегическим выбором? Движение как бы есть. Растут институции. Как-то сложился штат управленцев. Придуман музей. Кто-то что-то издает, снимает и выпускает. Куда-то ездит. Штампует дорожные карты. А глубинного прорыва нет. Есть знакомый багаж и игра по привычным лекалам. Снова Караткевич. Еще Хаданович. Опять политзэки. Бессменный Гедройц. Да еще все мы, живущие мимо этого праздника.
Почему так? Откуда это острое чувство концептуальной беспомощности, марша на месте и тотального риплэя? Куда мы приплыли со своими куражом, винтажом, калькуляциями и заплачками? И могло ли быть иначе? Чужие тут не к месту. Спросим себя.
Пять блоков аналитического разбора – моя личная версия новой культурной ситуации. Это опыт первичной навигации, рабочий функционал и приглашение к суждению. Разбор мутаций, каталог фантомов, хореография коллективной души. Попытка разобраться в механизмах того, что работает, не работает и в принципе не может работать в странном мире посттравматичного белкульта.
В поисках культурной политики. Ронины и дилеры
Кризис учит перемене мест. Становишься автономной боевой единицей без очевидного применения. Слабо ищешь, в чьи руки упасть. И думать хочешь лишь о том, как бы не взорваться до срока. Конец лайтового белкульта разрушил то, что тогда казалось культурным порядком: сделал нормой страх, вывел в державные медиазвезды крикунов и провокаторов, свёл на нет вольный пафос национального подполья, убил большую часть креативных проектов и богемных площадок, нараздавал сроков за живопись, диджеинг и барабанный бой, выпер за кордон резких и шлифанул негромких. Рассыпанный пазл беларусской доли собирают нынче агенты (бес)порядка. Назовем их ронины и дилеры.
Обе метки не случайны. В общепринятом смысле, ронин – деклассированный самурай, потерявший милость господина, переживший его смерть либо бежавший с его земель. Фигура живописная, но спорная. Программа служения в отсутствие программера. Меченосец с пустотой внутри, лишенный постоянного дохода. Или бестолковый недоучка, потерявший доверие. И оставшийся бесхозным.
Как бы аристократ. По сути – сквозняк и перекати-поле. Артист ближнего боя. Бесприютный боец. Наш человек.
С дилером все проще. Он не герой, а механик. Хитроумный рыночный посредник между автором и конечным адресатом. Виртуоз перераспределения ресурсов, живущий с разницы цен и процентов со сделки. Он гиперактивен, хотя сам ничего не производит. Зато знает, где взять и кому принести. А потому регулярно считает себя главным. Особенно когда всего на всех не хватает.

Пейзаж после пожара
Ронин – ветер в поле, артист без контракта, осколок прежнего идейного и культурного порядка. Дилер – мэтр публичной рисовки, распределения средств и теневых переговоров. Они важны как два полюса культурполитики посттравматичной Беларуси. Как знак внутреннего раскола недержавного культурного поля. Как инь и янь. Как Сергей Пукст и Сергей Будкин.
Речь о логике выбора курса. В поисках вектора действия белкульт маятником заносит то в горизонтальное поле стильных экспериментов, то в недра вертикально-нормативных распределительных практик. И тогда всё заметное на этой сцене легко понять, как перманентный конфликт низового креатива и верхушечного администрирования. Режим ни при чем: проблема внутри. Дизайн новой культуры обернулся исполнением квазисоветской директивной политики силами выездного актива.
Как так вышло? Сверим исходники. Радикальная прополка культурного ландшафта, катастрофичная зачистка недержавных инициатив и перманентный культурный террор выбросили в аварийную эмиграцию не просто отдельных персонажей и частные проекты. С поля легальной активности в стране ушел определенный тип культурного порядка – беларуская “внутренняя Европа” с ее конспиративной автономией, стилистическим плюрализмом и проектным менеджментом, активной работой локтями и схематичным мышлением, чутьем на глобальные тренды и отточенной годами способностью сесть на ресурс и возглавить процесс.
Прежний уклад вылетел за кордон полным пакетом. И деклассированный креатив ушел в синхрон с деклассированным менеджментом. Мы вместе вышли в открытую дверь уже взлетевшей машины. И лишь тогда стали искать парашют в чужих рюкзаках.
Растрепанный функционал, идейный ступор, обрыв контрактов и смерть протеста сделали арт-активистов рониными. Лишили менеджмент прежней беларусской альтернативы статуса и зарплаты. И заставили и тех, и других отчаянно бороться за выживание. Так как привыкли. Тем, что умели.

Две твердыни
Нового расклада белкульт не ждал и не планировал. А потому пришел в него со своим старым багажом. Активами стагнационной деспотии.
Четыре ведущих тренда — сервильность, инерционность, конъюнктура, андерграунд — в эмиграции изменились не качественно, а тематически. И просто удвоились, разложившись на “здесь” и “там”. Соответственно, вышли не две культурки, а два созвучных паттерна авторитарного культур-активизма: державный и выездной. Две конъюнктуры, две инерции, два клана культурных бюрократов. Плюс общий андерграунд, упорно живущий “против всех” – и именно этим интересный. Да еще горсть ноунэймов, готовых сделать нации счастье.
Нормальный бульба-стайл. Знакомое-близкое. Надо было уехать, чтобы остаться на месте.
Сегодня налицо странное со/бытие двух башен силы, двух фантомных экосистем: недостроенной эмигрантской многоэтажки и стагнационной шумовой фабрики картонной госкультурки. Обе почти бесполезны. Каждой нечем побеждать. Их друг для друга просто нет – если не считать материалов об очередном ажиотажном туре группы “Руки вверх!”. Любой заметный конфликт и шумный скандал – внутреннее дело каждой из твердынь, дележ ресурсов и влияния между разными их этажами. Некуда вместе плыть. Но можно строить своё. Поперек нехватке средств и взамен вертикали власти. Задай ронину рамочные условия – и отпусти. Пусть сам себя представляет.
Культуру посттравмы стоит мерять не политической позицией, а способностью делать смыслы, быстротой и точностью реакции, способностью к адаптации и уровнем внутренней свободы. Так проще найти своих. Так приходят верные вопросы. И “Кто даст денег на нашу многоэтажку?” плавно переходит в “А кто решил, что нам нужны многоэтажки?”.

Чебурашки на тропе войны
И это никак не про слова. Тут два разных подхода к культурному строительству и смыслу культурности.
Как справляется с культурным голодом ронин? Простой ответ: делает культуру. Прожигает быт. Живет насквозь. Горит и сгорает до пепла.
Чем отвечает дилер? Создает институты. Проводит конгрессы. Делит финансы. Изобретает каноны. Строит стратегические сессии. Вещает с трибун. Строчит дорожные карты.
Дилер для ронина – вспомогательный ресурс. Ронин для дилера – оправдание его существования. Не будь дилера, ронин будет жить культуру дальше. Не будь ронина, дилер вымрет как класс.
Казалось бы, ясно: важней ронины. Но отчего вокруг все больше дилеров?
Всё просто: планировщик берет кассу.
По ходу хаотичной самоорганизации вычеркнутого из страны интеллектуального люда и спонтанного выстраивания оперативных рабочих схем, на ведущих позициях условной культурной вертикали оказались очень особые люди с очень узкой заточкой. Готовые читать культуру как техническую задачу.
И точно так же, как они чинили политику, дерзкие адепты критического мышления взялись чинить культурку. Считая, что любую проблему способен лечить добротный мануал. Страниц так на сорок. Каталог эпичных трансформаций. Ворох схем. И презентация в Брюсселе. Оптимизация и упорядочение готовы превратить белкульт в механический балет. И ничего, что это его прикончит.
Это не соловей, это будильник. Отвертку мне! Шчас запоет.
В итоге главными победами такой “пятилетки качества” стали креативный ступор, атомизация и анонимизация культурных процессов, общая разочарованность в централизованной работе, дефицит прорывного материала, воспроизводство шумовой иерархии и бюрократизация креативных процессов.
Транши вместо смыслов. Ронины уходят в тень. И потому дилеры заметней.
Где наше место? Кто знает. Куда деться со своим неформатом? Вздохни и налей.
Протезы для нового быта
Что же на выходе? Низовой самотёк, внесистемный поиск, стихийная вписка – и бюрократия на выезде в нервных поисках воспроизводства своего верхушечного статуса. Нет, они, конечно, кому-то помогают. Но в первую очередь чинят себя. Низовые креативные практики живут вопреки верхушечной “культурной дипломатии”. И лишь подчеркивают иллюзорность ее репрезентативности.
Наши дилеры движутся наугад. У них чужие настройки. Они случайное среднее звено между двух наших пустот — нехватки стратегии и утраты потребителя. Оперативный культур-дизайн квазидержавного типа. Только вот державы под него нет. “А вот сделаем как в Румынии!” Ага. У нас там сплошной Чаушеску.
Зато цветет системное воспроизводство ущербности. Фантому политической альтернативы соразмерен фантом культурного строительства.
Что происходит? Подмена креатива калькуляцией. Протезирование культуры в рост протезированию власти.
Часики тикают – и этого достаточно.

Трамп, культурка, просекко
С этого острова выхода, кажется, нет.
Прокачать ронинов и укротить дилеров? Отключить зряшный трёп, закрыть конторы и всем уйти в горизонтальный креатив? Но кто тогда будет связным с евробюрократией? А без нее ляжет наличный белкульт. Станут лишними управленцы и прожектеры. Схлопнутся визиты, сходки и конференции. Отгремят раздачи слонов верным подельникам, фестивали стратегического планирования и бурное институциональное строительство. Уйдут весомые европартнеры и кончится зонг про национальную культурбюрократию. А этого не простят ни доноры, ни сами архитекторы культурных реформ. Проще зарядить очередной Art Power. Или раздать быстрых грантов с монументальной отчетностью.
Это не культурная политика самодостаточных субъектов, а раздача бесплатного супа соседям-погорельцам. Тоже спасибо. Но есть тут что-то еще. Нечто большее. Синдром ронина. Неспособность разобраться с собой и миром. Коллапс стартовых надежд на реновацию нации. И механическое воспроизводство провинциальной неполноценности. Ты – строчка в чужой программе. Жди и не вякай.
Новация в таком раскладе аномальна. Прорывы не заложены в бюджет. То, чего нельзя измерить, не существует. Почти “мир по Трампу”: поле волевого маневра. Где вроде есть принципы, но напор важней. Если нельзя, то где-то можно. Рулят свойские шепотки и хитрые перемигивания. К инструкциям прилагается инструктор по толкованию инструкций. А дело случается, когда умные схемы удастся втихую пододвинуть.
Так вполне можно жить. И даже иногда выдавать нестыдные результаты. Только вот не надо всё это звать “свободной культурой новой Беларуси”.
Не тот фасон. Не тот формат. Не та отдача.
В споре романтики и прагматики однозначно побеждает ящик просекко.
***
Электронная почта для обратной связи – [email protected]
***
Читать первый эпизод проекта тут. Без VPN.
Читать второй эпизод проекта тут. Без VPN.
Читать третий эпизод проекта тут. Без VPN.
Читать пятый эпизод проекта тут. Без VPN.
Падпісвайцеся на культурныя навіны Reform.news у Telegram
Каб у нас існаваў свой уласны Фестываль псеўдаінтэлектуальнай думкі “Як сказаць, каб нефіга не сказаць, але выглядаць вельмі разумным”, то жбанкоў бы тройчы стаў яго лаурятам, а пасля б узначаліў журы.
Если б у нас существовал Фестиваль псевдоинтеллектуальной мысли «Как сказать так, чтоб на самом деле ничего не сказать, но выглядеть очень умным», то Максим Жбанков первые три года был бы его лауреатом, а потом возглавил жюри.