Евгений Липкович: ПВТ в Беларуси создали евреи-возвращенцы, а кто же ещё?!

Блогер Евгений Липкович прямо отвечает на вопросы о смерти и убийстве человека, последствиях приёма наркотиков, еврейском следе в создании ПВТ, об источнике своих денег, и исключительно грязном сексе. А ещё ответит на главный вопрос: как вышло, что жители Беларуси не уважают друг друга, и это не изменится даже по декрету президента?

— Когда-то ты назвал свой блог в livejournal «только для специалистов». Почему?

— Хлёсткое название.

— И всё?

— И всё. За этим не крылось никаких многочисленных смыслов. Обычно за названиями прячут несколько сложных слоёв, а я использовал хлёсткое название, чтобы сразу отсечь идиотов… Но, как обычно, их только притянуло.

— А какие несколько слоев кроются в тебе самом?

— Ничего во мне не кроется, никаких слоев.

— Всё на поверхности?

— Сколько можно уже! Мне нечего скрывать от своих избирателей и читателей!

— Ты говорил, что пойдёшь в политику «только через труп Чергинца», но пока этого не случилось.

— Так Чергинец ещё жив.

— И ты желаешь ему доброго здоровья?

— Нет.

— Потому что тебе хочется поскорее в политику?

— Нет, в политику мне не хочется, но доброго здоровья я Чергинцу не желаю. К сожалению, так случилось, что этот человек наносит ущерб моей стране и её культуре. Я знаю, что он страшно болен, но я не гуманист и не политкорректен. Если нужно сказать «чтоб он сдох», я это и буду говорить. Честно и открыто. Чергинец не является для меня каким-то фетишем.

— А вот вопрос из Facebook, который мне прислали, пока я готовился к этому интервью: может ли Липкович шутить, не используя «принцип одного окна», Чергинца и «многовекторность»?

— Могу, конечно.

— И какая тема для тебя наиболее благодатна?

— Секс, наркотики, рок-н-ролл. Понимаешь, все эти шутки про Чергинца, «одно окно» и «многовекторность» как раз-таки рассчитаны на идиотов, поэтому такие вопросы и задают. К сожалению, в Facebook нельзя назвать блог «только для специалистов».

— Но в белорусском сегменте, кажется, хватает специалистов во всех сферах?

— Нет, это только кажется, что их хватает. Есть диванные специалисты во всех сферах.

— После гибели солдата в Печах, ты подписал петицию за отставку министра обороны. Почему?

— Если бы в какой-то другой стране вот так произошло с солдатом – министр обороны ушёл бы в отставку сам, без всяких петиций. Но у нас «совок». Мы по-прежнему живём в БССР, поэтому важных людей выносят только ногами вперед.

— При этом беларусы, которые уезжают за границу, наоборот, очень быстро и легко дистанцируются от воспоминаний о беларуcском «совке».

— И перестают быть беларусами при этом.

— Такое возможно?

— Конечно, возможно. Возьмем Зянона Пазняка. Разве он беларус?

— А кто же?

— Никто. Он эмигрант, он убежал из этой страны. Пазняк забрал с собой большую беларусскую мечту – быть независимой страной. Пазняк — бруклинский абориген, удрал в Америку и сидит на фудстемпах. А то, что он говорит по-беларусски… Ну и что? Мало ли кто на каком языке говорит.

— Интересно. Я заметил, что беларусы много надежд вкладывают в роль личности в истории — но при этом в контексте политической борьбы они, как правило, не готовы брать на себя ответственность за то, чтобы самим стать личностями в истории.

— Конечно. Я сторонник того, чтобы в Беларуси политическая деятельность была лицензируемая. Это нужно, чтобы хоть как-то отсечь чудовищ, которые на этом рынке существуют. Такая лицензия накладывала бы отпечаток ответственности, люди бы отвечали за свои слова. А сейчас политики в Беларуси говорят всё, что угодно, из-за этого волосы дыбом становятся.

— А кто из актуальных политиков мог бы получить такую лицензию?

— Никто.

— То есть как это? Ни один человек?

— Нет, конечно.

— А ты?

— Я не занимаюсь политикой.

— Но если бы занимался?

— Я принадлежу к поколению, которое выросло из лозунга «лучше лезть в грязь, чем в политику». Политика для меня является объектом издевательств. А беларусская политика даже объектом издевательств быть не может.

— И что является настоящим объектом притяжения для тебя?

— Секс, наркотики, рок-н-ролл.

— Хорошо, поговорим об этом.

— Давай.

— Про секс, думаю, сейчас говорить не стоит.

— Ну, не знаю, тебе виднее.

— Мы к этой теме вернемся чуть позже, давай начнем с рок-н-ролла. Как произошло твоё знакомство с ним, и как рок-н-ролл повлиял на твою жизнь?

— Ты хочешь, чтобы я ответил?

— Да.

— Это было очень давно. 1973 год, я учился в 9 классе.

— Теперь можно ответить с деталями.

— С деталями? Я был одним из немногих людей, которые при БССР попали под 183-ю статью за рок-н-ролл и предпринимательскую деятельность. Было довольно громкое дело. В 1970-х на улице Черняховского, совсем недалеко от меня, жили три брата, которые занимались тиражированием магнитных записей в масштабах всего Советского Союза. У них были 500 или 600 фирменных пластинок и очень дорогие магнитофоны, на которых они записывали всё это и продавали по всему СССР. Эти записи крутили в барах и ресторанах.

Три брата с улицы Черняховского подвинули вперед музыкальную культуру самой большой страны в мире.

В конце концов, их посадили: одному дали 3 года, второму 2 года, а третьего освободили из зала суда, потому что он вернулся из армии инвалидом. В Минске вокруг них пасся весь театрально-художественный институт, но после суда всё это закончилось. Пластинки конфисковали. В конечном итоге, как оказалось, их отдали Владимиру Мулявину. Да, да, тому самому, как это ни удивительно! Пока проводили расследование, дорогие магнитофоны тоже куда-то исчезли. А ребята после этого уехали в Америку и открыли в Бруклине на Брайтон-Бич магазин пластинок, который потом показывали в кинофильме «Брат2».

— А какой была твоя роль в аудиобизнесе трёх братьев?

— Я участвовал во всем этом деле. Особенно в процессе распространения. Но когда завели уголовное дело, я проходил по нему как свидетель. Это выглядело как масштабный сионистский заговор. Огромный сионистский заговор в Минске, понимаешь? Паша Якубович в этом деле тоже участвовал, но со стороны ментов.

— Павел Изотович Якубович? Главный редактор «Советской Белоруссии»?

— Он самый. Якубович всегда писал заказные статьи. Перед судом он выпустил статью, которая называлась «Чёрные диски» — и облил нас грязью. Всё это было по заказу, чтобы воздействовать на процесс. Пару лет назад я её даже выложил у себя в ЖЖ. Я специально пошел в Национальную библиотеку и нашел тот номер «Знамя юности», где Паша Якубович писал свою грязную статью, и опубликовал её.

Процесс был довольно интересный. Судья Зеленский вызвал меня в качестве свидетеля:

— Расскажите, Липкович, как это все происходило?

— Ну, я приходил к ним.

— А дальше что было?

— Надевал наушники, слушал музыку.

— А люди приходили какие-нибудь?

— Да, приходили.

— Они разговаривали?

– Да, разговаривали.

– О чем они говорили?

– Не знаю, я в наушниках сидел.

И все. В зале хохот. Меня выгнали с процесса. То есть я его просто посадил в лужу, понимаешь? Ещё у меня дома был обыск. У меня нашли… ничего. Даже засвидетельствовали это на бумаге. В общем, я отделался лёгким испугом.

— А как происходило твоё знакомство с наркотиками? Если оно было, конечно.

— Конечно, было.

— В советское время?

— Да. Ну, трава, трава… Ты знаешь, был такой чувак по кличке Бабуся. А у него был какой-то контакт и он прямиком из Чуйской долины таскал это все. И, в общем, благодаря ему я и попробовал травку, да. Я не могу сказать, что травка на меня сильное впечатление произвела. Я уже работал на заводе. Курнул травы, пришёл на работу и чуть не просверлил себе руку. После этого я понял, что, блин, это может плохо кончиться.

— И это всё?

— Ну, почему же, по-взрослому тоже было. Мы же все ездим в Голландию, в Израиль, где это дело легализовано. Об этом говорить можно. Зачем быть ханжой?

— А что-то потяжелее травки?

— Нет, никогда. Хотя, один раз, по-моему, было дело. Довольно известные в городе ребята меня какой-то дрянью угостили, из-за которой я не спал. Но это был один-единственный случай за всю жизнь. Я не кололся никогда!

— Восемь лет на героине и никакой зависимости!

— Да, и никакой зависимости. Хотя я знаю людей, которые на героине сидели.

— Это уже грустно. Давай лучше поговорим о том, как случилось твоё знакомство с сексом. Наркотики в это дело тоже были вовлечены?

— Была вовлечена «Шуба, родители!» — вопль, который означал «Шухер, чужие!». В «совке» же у всех были крохотные квартиры, родители всегда были дома. У кого-то ушли родители — и начиналось «ребята, побежали ко мне музыку слушать!» С девочками, естественно. Как правило, интим происходил на улице, в какой-нибудь канализации или на лавочках в парке — можно сказать, я просто дитя природы! В общем, было как у всех, в нормальном возрасте.

— А первый раз когда был?

— В школе.

— Сколько тебе было?

— Лет пятнадцать-шестнадцать. Дело было на стройке, после портвейна.

— И это место сохранилось в Минске?

— Да, наверное, здание там есть. А самого места уже нет. Это же была какая-то стройка в микрорайоне, где-то недалеко от школы.

— В общем, тёплых воспоминаний об этом случае у тебя не сохранилось.

— Слушай, ну, какие воспоминания! Это даже не секс был, в полном его понимании. Это был эксперимент. Ого, бля, смотри, я становлюсь взрослым! Она что-то там «тык-тык», бухая, от нас обоих пахнет сигаретами «Прима», ужас какой-то.

— А когда ты понял, что вырос по-настоящему?

— А черт его знает. Лет в 40, наверное. Понял, что хватит беситься. В какой-то момент — бац! — и как будто отрезало. Была девушка, которую я ущипнул за задницу, а она повернулась и сказала «о, у моего папы такая же борода». И это меня обломало… Ну что ж такое, вот и я взрослый!

— Грустно быть «взрослым»?

— В некоторым смысле, да. Но я не ощущаю себя наполненным опытом взрослым. Таким, знаешь, чтобы рыдать над этим и писать мемуары. Мне не грустно, я ощущаю себя нормальным и вполне активным человеком. А после пятидесяти мне приходится всё время заниматься спортом — поэтому я в хорошей спортивной форме. Раньше бегал на дорожке, а сейчас занимаюсь ходьбой. Не активно-спортивной, а просто ходьбой, обязательно прохожу в день порядка 12-14 километров пешком.

— Ты дрался когда-нибудь?

— Я много занимался тяжёлой физической работой на МАЗе, а после работы приходилось и подраться. Работать на МАЗе было невероятно тяжело. Мне надо было растачивать огромные и дико тяжёлые тормозные барабаны на колесах со ступицей.

— На каком языке ты сейчас говоришь?

— Надо было ступицу поставить на специальную линию и потом расточить отверстия и нарезать резьбу, а барабан со ступицей вместе стянуть болтами. Они, по-моему, были на 18. Представляешь себе болт на 18? Пневмогайковёрт представляешь себе?

— Я вообще не понимаю, о чём ты говоришь.

— В общем, просто поверь мне, что это была невероятно тяжелая работа. Всё происходило в третью смену. И из-за того, что я вот так нарабатывался, обедал три или четыре раза в день. Просыпался – обедал, через несколько часов опять обедал, потом ещё раз. Это были полноценные обеды, но мне из-за работы всё время хотелось есть.

Как-то ехал со своей третьей смены на МАЗе в 6:20 утра. Выходишь через проходную, а неподалёку уже привезли бочки с пивом, чтобы мужики немножко в себя пришли.

Вот они уже стоят перед проходной, а пьяный народ, который всю ночь бухал, вываливается из автобусов. Они идут такие все, ждут в длинной очереди к бочкам, выпивают, а потом идут на проходную. И я туда ходил, естественно. Засыпаешь, да, но всё равно идёшь и выпиваешь. А потом на автобус.

Второй маршрут — очень удачно! — ехал к моему дому довольно долго. И вот как-то я еду такой, сплю, и вдруг меня кто-то толкает. Просыпаюсь — хулиганьё какое-то пристало, молодежь. Я встал, вырвал поручень и согнул его. Их там было человек пять или шесть, но на следующей остановке они молча вышли все. Мне такой номер ни до, ни после уже не удавался. А ещё один раз меня чуть под поезд не положили.

— Забавная история.

— Нет, это очень неприятная история. Я потом этих чуваков нашел, один пять лет получил, другой шесть. Это было как раз на выпускной вечер.

— Твой выпускной?

— Нет же. Я уже взрослый был, а в стране у школьников выпускной был. Я ехал в электричке, на станции Крыжовка напали какие-то рецидивисты, отобрали гитару и выскочили из вагона. Я за ними. А они мне сломали челюсть, страшно избили и хотели положить на рельсы. Ну а я прикинулся, что сошел с ума.

— В смысле?

— Я к ним полез целоваться, начал кричать «пацаны-ы-ы!». Они плюнули и загрузили меня в электричку. Ушли. Я вскочил. Весь избитый побежал в первый вагон. Вызвали оттуда милицию, пока электричка доехала до Минска. Меня встретили на вокзале, пересадили в машину и отвезли туда, где все случилось, в Крыжовку. Рецидивистов мгновенно нашли — пацаны с гитарой развлекали девочку.

— С твоей гитарой?

— Да! Одного сразу в транспортную прокуратуру отвезли. Менты ему там надавали, как следует. Я тоже полез драться — и потом менты уже меня оттаскивали.

— Добавил?

— Ещё как! Менты его держали, а я бил. Бил страшно. Избил, как мог. А потом ему впаяли шесть лет. Второго, который меня бил, он не хотел сдавать, понимал, что за «групповуху» больше светит. Но нашли и второго, я его опознал. Они же с моей гитарой ходили вдвоем, а гитара дорогая была.

— А сейчас ты бы набил кому-нибудь морду?

-Да никому. Я, кстати, когда-то давно боксом занимался. У меня был второй разряд, но на чемпионате института меня отделали так хорошо, что я понял, что это не мое. Ну и вообще — какой смысл мордобоя?

— Ты вообще агрессивный человек в жизни?

— У меня имидж агрессивного человека.

— Это только имидж или ты правда такой? Ну давай по чесноку.

— Чёрт его знает, как пойдет.

— Ну дома ты агрессивный?

— Я женат на одной и той же женщине чёрт знает сколько лет. Раз она меня терпит, то подумай сам.

— Может, она тебя бьёт?

— Незаметно же вроде.

— Так незаметно, наверное, бьет.

— Я вообще агрессивный, но у меня есть разные степени агрессии: такой агрессивный, сякой агрессивный.

— А женщин бил когда-нибудь?

— Да, один раз.

— За что?

— Мы поспорили из-за Шерил Кроу. Это был отличный повод. Баба такая здоровая была, метр-восемьдесят. Я хоть и невысокий, но сбил её с ног и засунул головой в сугроб. Мы долго спорили и никак не могли прийти к компромиссу по поводу возраста Шерил Кроу. Я говорил, что Шерил Кроу уже есть сорок лет, а баба метр-восемьдесят говорила, что Шерил Кроу сорока нет. И тогда я её ударил по ногам и засунул головой в сугроб. Ну, чтобы она остыла. И я оказался прав.

— Тебя в ментовку за такое не забрали?

— Нет, не забрали.

— И вы общаетесь с той женщиной после этого?

— Нет, мы потом поругались, но уже по другому поводу.

— Кроме того, что ты блогер, ты называешь себя «пейсателем». Какое удовольствие тебе доставляет писательство?

— Мне платят деньги. За статьи, которые я пишу, мне тоже платят деньги.

— А какие были ощущения от первого бумажного экземпляра твоей книги «Лето в переулке»?

— Как у Геббельса в фильме Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Там очень хорошо показаны крупным планом дрожащие пальцы Геббельса, а Ромм акцентирует, мол, смотрите, как он нежно гладит… Её очень хорошо в Америке читают, да и в Беларуси с удовольствием. Как ни удивительно, очень много народу, который приезжает в Минск из Израиля, специально ходили в книгарню «Логвінаў» за ней. Но у Логвинова особый шик. По-моему, им деньги не нужны, книги на витрине не было, поэтому её приходилось все время спрашивать. Перевести эту книгу не могут ни на какие языки, потому что она написана на трёх языках: на трасянке, русском и беларусском. Чтобы её перевели, надо быть Сашей Соколовым. Осталось только кого-нибудь застрелить.

— А ты убивал человека когда-нибудь?

— Нет.

— По чесноку?

— Человека не убивал. Хотел, конечно, но не убивал.

— Раз уж мы заговорили про литературу и ты сказал, что тебя читают, я хочу спросить, кого из беларусов ты читаешь.

— Из современных или вообще?

— Из современных, пожалуй.

— Ну… ну, в общем, я читаю стихи Хадановича и Карпова, читаю Бахаревича и Глобуса. Интересно было читать прозу Некляева. Не всё, но мне нравится.

— А что думаешь о Мартиновиче?

— О Мартиновиче вообще не думаю, мне не нравится. Он же шагаловед, да? Я прочел его книгу о Шагале, но, это же не литература, это нон-фикшн. И мне показалось, что там очень много плагиата. Шагала ненавидели, про него люди писали жуткие совершенно вещи. Элитный белорусский антисемит Михаил Савицкий постоянно высказывался о Шагале. И вот, значит, Мартинович и еще кое-кто воспользовались одними и теми же источниками времён антишагаловской кампании. Я, видимо, знаю больше, чем Виктор Мартинович.

— О Шагале?

— Не о Шагале, а о времени, в котором Шагал жил. Вот недавно я написал для jewish.ru статью о Кнуте Гамсуне. И для того, чтобы написать полторы тысячи слов, я прочел о нём три книги — не считая того, что прочел самого Гамсуна. Если писать не для беларусских СМИ, то сотни тысяч читателей за шаг вправо-шаг влево тебя порвут и еще в суд подадут — и оставят тебя без гонорара за поверхностные тексты.

— Многих, кстати, интересует, откуда берутся деньги у Липковича.

— Из тумбочки, ты же знаешь.

— Конечно знаю, мы же из одной тумбочки тягаем.

— Нет, ты не тягаешь из этой тумбочки. Я всегда на вопрос о заработке отвечаю так: с тех пор как мне очень давно удалось очень много украсть, я потихонечку трастую. Но чтобы не говорить именно так и никого не раздражать, я предпочитаю рассказывать, что очень много заработал тогда, когда это было ненаказуемо.

— А сейчас зарабатывание денег наказуемо?

— Конечно.

— А почему не наказаны все те люди, которые ездят на дорогих машинах по Минску и покупают квартиры в «Доме Чижа»?

— Это на одолженные.

— Одолженные из тумбочки?

— Нет, не из тумбочки. Это просто одолженные деньги. Не украденные. Не заработанные. Это одолженные деньги.

— А у тебя деньги часто одалживают?

— Ну, в общем, да.

— А ты?

— А я что? Я не одалживаю.

— Тебе не нужно?

— Я рад бы, но мне не нужно. Как-то я пришел в банк, положил деньги на крупный депозит, а потом пришёл забрать кровные, а деньги мне не отдают! Говорят: «вы нас не предупредили». Но ведь когда я приходил в банк и клал деньги, меня тоже не предупреждали! Я устроил скандал и деньги отдали, конечно.

— Что ты думаешь про всемирный еврейский заговор? Он правда есть?

— Есть, конечно.

— И какая роль тебе в нём принадлежит?

— По этому поводу Жванецкий заметил очень хорошо: «вроде бы меньшинство, а математику возьмешь — большинство». Возьми беларусский сегмент Facebook — я тоже очень популярный человек и тоже еврей — и опять получается, что я большинство.

— То есть твоя роль — это интернет-заговор?

— Нет. Интернет-заговор это Зиссер.

— Ты говорил как-то, что твой школьный класс был с еврейским большинством, а остальные были нацменьшинствами. Что случилось со всеми этими людьми?

— Когда я учился в спецшколе №10, у нас были еврейские учителя. Был там, помню, чудовищный конфликт на языковой почве. Учительница беларусcкого языка возглавила кампанию по травле одного довольно знаменитого учителя, Энгельсона. К нему в класс попасть нельзя было, очередь стояла! Но по итогам «языкового» конфликта с учительницей беларусского Энгельсону впаяли три года. В этой травле участвовал даже сын президента Академии наук БССР Борисевича. В конце концов, Энгельсон уехал в Канаду и умер пару лет назад. Почти все учителя поуезжали, а из моего класса, в котором было 28 учеников… человек 18 уже нет.

— А каким было еврейское «подполье» в Минске до распада СССР?

— Что значит еврейское подполье? Что мы собирались под полом? Нет, конечно. Было движение свалить отсюда. Движение было, да еще какое было! Точно такое же, как сейчас. Кто ж тогда хотел жить в стране, где все зажималось, и где существовал государственный антисемитизм, который никто не скрывал? У меня брат сидел в «отказниках» (неофициальный термин, используемый в 1960-х и 70-х в отношении советских граждан, которым власти отказали в выезде из СССР, в том числе в Израиль — #RFRM) почти 10 лет, прежде чем получил в конце перестройки разрешение уехать в Израиль из СССР.

— А ты что?

— А что я? Я не подавался на выезд в Израиль при СССР.

— Почему?

— Вопрос сложный: родители-шмадители… У меня начал получаться бизнес, вот я и подумал: а чего мне подаваться-то? Я зарабатывал хорошие деньги, купил квартиру, когда никто не мог этого сделать. Парень, который со мной начинал, вообще продал коттедж в центре Минска и уехал в Италию на свой личный кусок земли с виллой на побережье.

— Тем не менее, ты себя считаешь сионистом?

— Идеологическим, но не религиозным. Я нерелигиозный человек. В принципе, конечно, надо чтобы из Беларуси все евреи уехали и пусть белорусы сами разберутся, в какой стране они хотят жить. Потому что беларусы никак не могут разобраться, что здесь будет. У меня такое впечатление, что беларусы опять хотят построить в своей стране СССР, но без абортов.

Я не знаю, кто здесь строит будущее — потому что все хотят построить светлое прошлое.

Одна часть хочет построить ВКЛ, а другая хочет построить СССР. С разной степенью глубины нас тянут в светлое прошлое, но кто будет строить будущее мне совершенно непонятно. Тем не менее, у властей уже что-то ломается и они, похоже, начали немножко думать о будущем. Во всяком случае они говорят, что принимают новые декреты: отзывать лицензии не будут, а будут приостанавливать их действие, например.

— Ну и какой бы ты хотел увидеть Беларусь?

— Пока у меня нет желания «свалить», я бы хотел увидеть в Беларуси достойную медицину… Я уже человек в возрасте, меня очень интересует медицина. Вот я на днях разговаривал с приятельницей, которая приехала из Израиля: 2 года назад у её мамы в Беларуси обнаружили болезнь Паркинсона, поставили диагноз, посмотрели, что ей 70 лет и сказали: «мы ничего не сделаем, уже поздно». Она немедленно переехала в Израиль, и там ей сделали операцию за 100 тысяч долларов совершенно бесплатно — потому что она еврейка. Вот что меня волнует, понимаешь?

К людям в Беларуси как к быдлу относятся — и ты это не поменяешь никакими декретами или сменой власти. 
Это менталитет.

Когда нам придётся по-настоящему увидеть факторы, связанные с передачей власти в Беларуси, мы еще увидим, как Витя Лукашенко начнет говорить на беларусском языке, отплясывая с Сергеем Михалком. Если повезёт, мы даже увидим, как сам Лука будет отплясывать с Михалком.

— А Михалок готов так сплясать?

— Я думаю, что его готовность зависит от полноты налитого стакана и бабла, которое будет заплачено. Не Михалок, так кто-то другой.

— Очень интересно. А ты бы с Лукашенко поплясал?

— Я не танцую с мужиками.

— А кого ты считаешь главным человеком, сделавшим Минск лучше за последние 25 лет?

— Того, кто придумал Зыбицкую. Это единственный проект, который мне реально нравится. До него, конечно, была Галерея Ў, которая стала для меня приятной отдушиной. А Зыбицкая — это та же галерея, которая приобрела масштаб. Честно, я скептически очень относился, но получилось. В каком-нибудь Амстердаме в квартале красных фонарей бегают такие же толпы с открытыми ртами, но там это сделано для туристов, а у нас для своих, чтобы беларусы не ездили в Вильнюс бухать. И это получилось. Это реально, кстати. Мне это нравится.

— В СССР тема секса и проституции была табуированной. А сейчас в публичном пространстве Беларуси осталось табу на секс?

— Здесь давно пора было Playboy открывать, но КУКУ уже целый чик-чирик-пи$#рик из этой темы сделал, пишут о сексе чуть ли не каждый день. Саша Василевич в свое время этим занялся и сделал нормально. А потом там появились такие прекрасные люди как Оля Родионова, которая с блеском описывает секс с поправкой на белорусский вариант.

— Перед тобой, к слову, сидит человек, который когда-то придумал рубрику «сексуальная жизнь минских окраин» после того, как один друг рассказал мне о смешной оргии в Серебрянке.

— О сексе в канализации там еще не писали?

— Не знаю, но можно предложить эту идею Саше Романовой.

— О сексе в канализации Гатово пускай напишут. Кстати, я вспомнил забавную историю про наркотики.

— Давай.

— Наша беларуская конопля в огромных количествах росла в Гатово. В невероятных количествах. Она в Беларуси не вызревает, но она вырастает. И вот мы поехали к приятелю на дачу в Гатово. И приехали как раз в тот день, когда милиция проводила операцию «Конопля». Они нарубили тонны травы и жгли огромные костры. Мы на даче жарим шашлыки и вдруг… с костров потянуло невероятным дымом. И весь этот шашлык стал невероятно вкусен. И тот ди-джей, который нёс по беларусскому радио чудовищную ахинею, стал милым человеком. Мы поржали, всё было безумно хорошо. До тех пор, пока придурки-соседи не свалили на костёр чудовищное пальто, которое начало вонять. Скотины! Всё испортили.

— В недавней статье The New York Times о росте IT-сектора в Беларуси появилась твоя реплика о том, что этот сегмент экономики очень быстро растет из-за того, что в таком бизнесе сложно что-то испортить, ведь в нём государству нечего отбирать.

— Можно забрать компьютеры, но нельзя забрать мозги.

— Именно. А как по твоему связаны нынешняя власть и IT-бизнес? Есть ли государственные инвестиции в частных компаниях Беларуси?

— Есть конечно, но они опосредованы. Есть ПВТ, который хоть и зарегистрирован в виде акционерного общества, но это государственная структура. Когда я рассказывал корреспонденту The New York Times про то, почему у Беларуси получилось создать ПВТ, а у Украины нет, его почему-то не впечатлило. А ведь всё потому, что в БССР был градус антисемитизма ниже, чем в УССР. Поэтому, например, Аркадий Добкин вернулся в Минск, где создал EPAM, а потом приложил руку к ПВТ. И ведь сейчас для Беларуси ПВТ — уже национальный бренд. Уже несколько лет в американских сериалах в подвале сидит беларусский программист, который взломает всё, что угодно. Это было и в Breaking Bad, и в «Касле», и в «Теории большого взрыва».

— То есть рост развития IT-бизнеса в Беларуси связан с низким уровнем антисемитизма? Я тебя правильно понял?

— Да, потому что в БССР градус антисемитизма был меньше, чем тогда в Украине.

— И поэтому здесь вырос ПВТ?

— Да, поэтому сюда вернулись евреи, которые его сделали. Ну а кто же ещё его сделал? Ты посмотри на главные компании в ПВТ — за исключением, конечно, World of Tanks. Вообще, всем в Беларуси надо сказать «большое спасибо» Украине за Майдан и отобранный русскими Крым. После того, как против России ввели санкции, у них стало меньше денег на дотации для Беларуси. Учитывая, что нам надо минимум 3 миллиарда долларов просто для поддержания стабильности, а денег у России на нас не осталось, единственным способом заработать деньги для нашего государства стало раскрепощение IT.

— А заодно и целой плеяды молодых талантливых предпринимателей, родители которых стали чиновниками…

— Ну, и что?

— Я считаю, что это прекрасно, когда у чиновников рождаются талантливые дети!

— Ну и что! Чтобы развиваться, например, в ресторанном бизнесе, нужно сети создавать, а наша Зыбицкая и все эти новые минские рестораторы — это такие мелочи… Возможность очень быстро стать миллионером есть только в ИТ. Поэтому ни один ресторан в Беларуси не может сравниться с деньгами от продажи любой из наших ИТ-компаний.

***

Понравился материал? Успей обсудить его в комментах паблика #RFRM на Facebook, пока все наши там. Присоединяйся к самой быстрорастущей группе реформаторов в Беларуси!

Красивые фоточки: Александра Кононченко