Максим Горюнов: Невроз беларусов — в ненависти к себе

Неожиданный гость из России

Максим Горюнов появился в Беларуси вдруг и из ниоткуда. По крайней мере, так это выглядело со стороны. Около года назад поэт Стась Карпаў начал писать в своём блоге про российского философа, который поселился у него на даче.

Гость из Москвы три раза в день ел квашеную капусту с луком и чёрным хлебом, воротил нос от свинины, зачарованно смотрел на Лукашенко по телевизору, спал на голом полу и много рассуждал об Иране.

За короткое время Максим стал медийной персоной, а этим летом оказался на радио в кресле соведущего передачи про беларусскую национальную идею.

Галактическая еда

Мы встретились с ним днем у входа в кофейню. Максим выбежал мне навстречу, пожал руку и сразу выпалил:

— Давай съедим чего-нибудь белорусское? Я голодный.

Только чур не драники, — он очень быстро говорит. — Быстро, с резкими жестами и тихо.

— Ты мачанку пробовал? Очень национальное блюдо.

— У национальной идеи есть вкус и он совпадает со вкусом национальной кухни. Если знаешь вкус, точнее понимаешь идею.

— Да? А у русской идеи какой вкус? Щи?

— Нет, не щи.

Россия — это империя, а русские — имперский народ. Имперские народы едят чужое. Своего у них не бывает, только чужое. Русская идея на вкус как чужая еда.

— Если еда чужая, то она чужая.

— Ты как суши ешь?

— Просто беру и ем суши. Как экзотическую еду, как чужую, в твоем смысле.

— А истинный великоросс, когда ест суши, вспоминает о Желтороссии (был такой проект в начале прошлого века; как Новороссия, только на Дальнем Востоке) и ест суши как свою национальную еду: с теми же чувствами, с которыми беларус ест драники.

— А пиццу как он ест? Была какая-то Италлороссия?

— Нет, не было. Не успели. Но была идея «всечеловека». В начале прошлого века русские философы писали, что истинному великороссу — везде дом.

— Все вокруг колхозное, все вокруг мое?

— Да, только в планетарном масштабе, с космическим замахом. Как Юра Гагарин, например.

— Гагарин был беларус, ты в курсе?

— Какой он беларус? Никогда не видел, чтобы беларус так открыто улыбался.

— А кто он по-твоему?

— Голубоглазый ашкеназ. Это они так улыбаются, но не суть. Гагарин — это первый шаг на пути России к захвату звёзд. Россия, как и любая империя, мечтает стать абсолютной, подчинить весь универсум.

— И когда начнёте захватывать? Если что, я очень за: чем больше твоих всечеловеков улетит в универсум, тем у нас тут спокойней будет.

— Ну, Дмитрий Рогозин пока только обещает нам звездолеты. Не знаю, когда изготовит. Но первопроходец — собственно, наш улыбчивый Юра — уже есть и народ активно готовится.

— В каком смысле готовится?

— В прямом. Сейчас на Москве кругом стоят автоматы с космическим питанием. В тюбиках, знаешь? Очень популярная тема. Когда великоросс ест борщ из тюбика, он воображает, как будет есть еду гуманоидов из ближайших галактик, покоренных им.

— Понимаю. Если ты собираешься есть мачанку как всечеловек, лучше я отведу тебя в шаурму.

— Не надо в шаурму, не нужен мне берег турецкий (смеётся). Я умею есть чужое как чужое, не присваивая.

— И как это у тебя получается?

— С Божьей помощью.

Терапевт с кушеткой

— Тебя некоторые обитатели Байнета уже успели записать в агенты «русского мира».

— Наконец-то (смеется)! Только не агент, а терапевт.

— С сеансами и кушеткой, как Фрейд?

— Да, только не Фрейд, а Фанон. Был такой психотерапевт, Франц Фанон. Он был креол из французской колонии. Фанон до зубного скрежета не любил империю и считал, что она калечит людей. Зигмунд Фрейд считал, что людей калечит сексуальность, Альфред Адлер — стремление к власти, а Фанон — что империи.

— И как они калечат? Меня, к примеру?

— Ты, когда на белорусском языке говоришь, смущение чувствуешь?

— Я — нет, но многие чувствуют, есть такое.

— И насколько это здоровое смущение, как думаешь?

Люди не могут без смущения говорить на языке своих родителей — только представь, сколько в этом упаковано неврозов.

— Если с такой точки зрения, то да, соглашусь. А к тебе какое это имеет отношение? Ты же русский, нет?

— На одну половину. На вторую — украинец.

— Поэтому так легко понимаешь беларусский язык?

— Я с детства на двух языках говорил — русском и украинском. Да, беларусский близок украинскому.

— Я так понял, ты хочешь излечить русских от «русского мира», так? Тогда непонятно, зачем ты в Беларусь ездишь.

— Империю в столице не видно. По крайней мере, у меня в Москве увидеть ее не получилось. Нужно было уехать в колонии, чтобы увидеть.

— И ты поехал в Беларусь?

— Сначала в Украину поехал. Потом был Татарстан и уже после Татарстана поехал в Беларусь.

— И как тебе Беларусь после Татарстана? Много общего?

— Неврозы общие.

«Русские со знаком качества» — это ведь невроз. Лукашенко этой короткой фразой выразил суть российского колониального невроза.

У него оглушительный талант, между прочим. Я уже говорил, как сильно уважаю Аляксандра Рыгоравича за его умение кратко формулировать? Нет? Считаю его мастером малых литературных форм.

— У татар то же самое?

— Абсолютно. Все российские колониальные народы соревнуются с русскими, кто из них более качественные русские.

— А в чем невроз?

— В ненависти к себе. Стремиться не быть собой, гордиться тем, что ты — не ты — это про ненависть к себе, про отрицание себя.

— Допустим, кто-то считает, что с беларусским языком в Беларуси у него нет перспектив. Может такое быть?

— Может, да.

— А в Москве с русским языком у него эти перспективы есть. Допустим, он взял с полки учебник русского языка, а ты говоришь ему: «стой, это невроз».

— Желание найти работу с высокой зарплатой — это не невроз.

— Так.

— Желание улучшить свой русский язык, чтобы найти хорошую работу — это не невроз.

— Так. А в чем невроз?

— В решении сменить идентичность.

Как правило, жители российских колоний — и бывших, как Беларусь, и нынешних, как Чувашия — учат русский язык, чтобы стать русскими,

а это уже совсем не про перспективы. Это про неврозы, про ощущение своей неполноценности.

— Человек уехал в Канаду и стал там канадцем — это невроз?

— Канадец — это гражданская идентичность, не этническая. Никто не мешает гражданину Канады быть беларусом. Скорее наоборот. Вон, украинцы живут в Канаде полтора века и до сих пор украинцы. Если человек переехал в Канаду и делает вид, что он «местный со знаком качества», мне кажется в этом много невротического.

— Хорошо, не в Канаду. Маленький город в Баварии.

— В маленьком баварском городе, скорей всего, нужно будет становиться баварцем со знаком качества. Это вам не Берлин. Будет очень трудно и у меня сразу возникает вопрос: к чему такие жертвы?

Die Sonne und der Tod. Dialogische Untersuchungen

— Мы начали со смущения.

— От беларусского языка?

— Да. Это смущение — оно не просто так. За ним скрывается омерзение к себе, к своему происхождению, к своим близким, к своему народу. Омерзение вынуждает быть «не собой со знаком качества».

— Часто бывает, что людям не очень по душе место, где они родились.

— «Не по душе» и «омерзение» — это разные вещи, согласись? Пару лет назад у немецкого философа Петера Слотердайка вышла книга «Солнце и Смерть». В ней он описывает, как в юности ненавидел немца в себе и сколько затратил сил, чтобы перестать быть немцем.

— Юный Слотердайк был похож на беларуса?

— Ни разу не похож. В отличие от беларусов, у него были веские основания для ненависти к своему происхождению. Если ты родился в 1947-году в Германии, как Слотердайк, если ты немец, если ты знаешь, к какому злу были причастны твои родители во время Второй Мировой войны, у тебя есть за что ненавидеть немца в себе. И есть мотив, чтобы стать, условно говоря, «норвежцем со знаком качества». Что он, собственно, и сделал.

— Ты считаешь это нормальным?

— Его трудно не понять.

— То есть, белорусы не немцы, у них нет поводов для ненависти к себя?

— Поправлю: поводы может быть и есть, но по сравнению с немцами их ничтожно мало. По крайней мере для массовой смены идентичности их явно недостаточно.

— Принято. Белорусы не ангелы, но и не бесы, так?

— Так. Мирные спокойные славяне. В одном ряду со словаками и словенцами.

— Дальше: если беларус меняет идентичность из омерзения к своему происхождению, просто к тому, что он беларус, это невроз, автором которого является империя, да?

— Да, правильно.

— Тогда уточнение: империя осознанно невротизирует колонии или оно само так получается?

— Я не историк, чтобы отвечать на такие вопросы. Но есть авторы, которые считают, что доля осознанности у империи была.

— Кто, например?

— У Терри Мартина есть роскошная «Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939″. Алена Маркова с ее «Шлях да савецкай нацыі. Палітыка беларусізацыі, 1924−1929». Из русских об этом удачно писал Михаил Долбилов в «Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре».

Золотая Московия

— И в конце давай ответим на самый жгучий вопрос современности: кто такие русские? Из твоего объяснения я понял, что русские — это такие невротики-беларусы, которые решили стать «русскими со знаком качества».

— Русские на китайцев похожи. Северный аналог китайцев. Китайцы существуют, как ты считаешь? Есть такой народ?

— В Китае несколько десятков этносов.

— Вот, правильно.

Русские — это такое же упрощение, как и китайцы. Если ты не знаком с историей Северной Евразии, тебе кажется, что русские существуют. А откроешь книги и сразу видишь сотни народов: тюрков, славян, угро-финнов, монголов, кавказцев. И Москву, которая их медленно переваривает.

— Как ты относишься к слову «московит»?

— Всецело одобряю. Оно гораздо ближе к истине, чем «русский». Только не «московит», а «москвитянин».

— Почему?

— Звучит красиво (смеется). И был такой литературный журнал при Николае Первом. Так и назывался: «Москвитянин». Жутко скрепный, как и положено. Есть мнение, что выражение «загнивающий запад» впервые появилось на его страницах.

— Мощно. Надо будет полистать.

— Полистай, рекомендую, вся правда о «русском мире». Там были два корифея, Шевырев и Погодин. Оба очень фактурные, как Киселев и Норкин сейчас.

— Так, про москвитян: что с ними не так?

— У москвитян идентичность не на основе общего происхождения, а на основе политической лояльности. Кто верен Москве, тот и москвитянин. Очень просто. И вера такая же простая: москвитяне веруют в царя.

— А что с языком? У москвитян общий язык?

— Это сугубо технический язык. Язык прошений, жалоб, указов, доносов, записок. Люди учили язык Москвы — и учат до сих пор — чтобы общаться с московским бюрократом на доступном ему наречии. И мне нравится идея о том, что русская литература появилась как побочный эффект усложнения бюрократии.

— Так, давай уточню: идентичность на основе политической лояльности к Москве, а язык для общения с бюрократией. Ничего не упустил?

— Плюс обожествление царя, не забывай. Это важно.

— А были же еще «россияне». Ельцин ваш любил это слово.

— Когда Борис Николаевич обращался к россиянам, он имел в виду светскую демократическую страну с конституцией и свободными масс-медиа. Возможно, с 1991-й по 1999-й в этом и был смысл. Была относительно демократическая Россия с относительно сознательными гражданами. Теперь этого нет. Теперь снова Московия, Москва и москвитяне.

***

Понравился материал? Успей обсудить его в комментах паблика #RFRM на Facebook, пока все наши там. Присоединяйся бесплатно к самой быстрорастущей группе реформаторов в Беларуси!