Ян Малицкий: Лукашенко пойдет на реформы, если это будет нужно для удержания власти

Справка #RFRM: Ян Малицкий — польский историк, публицист, деятель антикоммунистического подполья, бывший политзаключенный. Один из создателей Центра Восточно-Европейских исследований при Варшавском Университете. В 2006-м году стал вдохновителем и директором Программы имени Кастуся Калиновского, созданной для того, чтобы дать возможность продолжить образование беларусским студентам, исключенным из вузов по политическим причинам.

***

— Программе имени Калиновского исполнилось 12 лет в этом году. Назовите три главных достижения.

— Я бы сказал, что главным достижением программы является то, что она она вообще была создана. И то, что она сохранилась за эти 12 лет – это второе достижение. А третье достижение – это выпускники программы. Те, кто окончили обучение. И окончили с хорошими результатами. Таких выпускников немало. Есть, например, среди них уже три доктора наук. Есть, чем гордиться. Четвертое достижение – вопреки тому, что говорили в Беларуси – это перестройка программы. Хотя это вызвало много дискуссий, возмущения и даже криков. Я считаю достижением программы, что беларусские власти уже не так массово исключают студентов, как в 2006-м году, когда она была создана. И мы приняли решение, что принимаем на учебу только студентов, исключенных в этом или предыдущем году, не как раньше, исключенных, пусть и десять лет назад.

Мне также удалось убедить министра образования, вице-премьера Ярослава Говина, что программу ни в коем случае нельзя закрывать, чтобы те, кто был уже принят, могли закончить обучение и польское государство выполнило свои обязательства.

А на «сэкономленные», если так можно сказать, деньги мы создаем новую программу Калиновского – основанную на стажировках.

На нее мы принимаем людей не тогда, когда их откуда-то выгнали, а тогда, когда они предлагают интересный проект. Они получают хорошие условия для пребывания здесь, год стажировки, научного куратора и возможность работы над своим проектом.

— Переход программы от формата массового обучения исключенных студентов к стипендиальной программе, который произошел в 2016/17 – это следствие только того, что в Беларуси сейчас не исключают так массово или есть и другие причины?

— Это основная причина. И я рад, что нам удалось трансформировать программу вместо того, чтобы ее свернуть. Министр Говин согласился с моими доводами о том, что ликвидировать просто, но создать очень трудно. Не думаю, что если бы возникла потребность создания программы сегодня, мне бы хватило сил на создание такого масштабного проекта, тем более удалось бы добиться патроната Совета министров. В Польше до сих пор нет ни одной программы под патронатом Совета министров. Единственным исключением является Программа им. Калиновского, созданная в героические времена в героической ситуации. Поэтому другой причины не было.

Не было также того, что кто-то хотел сэкономить деньги на Беларуси. Ничего подобного. Напротив, программа стажировок стоит почти вдвое дороже студенческой программы. И я считаю, так и должно быть. Это дает шанс на успех программы, дает ей шанс воспитывать кадры независимо от политической обстановки и независимо от чьих-то личных обид. Ведь основная идея программы Калиновского-2 – дать условия и возможность развивать свои проекты в рамках управления демократическим государством в широком понятии. Речь идет о том, чтобы подготовить людей, которые рано или поздно пригодятся демократической Беларуси. Надеюсь, что мы ее рано или поздно дождемся.

— А три главные неудачи?

— Я из тех романтиков, которые в начале двухтысячных считали, что вот-вот, и все будет хорошо. Тем временем прошло 12 лет, а никаких перемен не произошло. Даже, сказал бы, наоборот. Власть режима сильнее, чем была, а оппозиция несравнимо слабее. Недемократический режим, или скажу так, власть, которую в Европе считают недемократической, чтобы меня даже беларусский суд не мог поймать на слове, сильнее, чем была 12 лет назад. А беларусская оппозиция, действующая в демократическом ключе — слабее. И это объективно главная неудача очень многих людей.

Такие как я могли бы себя чувствовать проигравшими. Определенно, проигравшими.

Я не чувствую себя проигравшим только потому, что я не один ошибался в политической оценке.

Точно так же ошиблись практически все президенты, премьеры, министры иностранных дел, лучшие политологи, которые занимались Беларусью по всей Европе. И я рад, что все они просто ошиблись, и все тут, а результатом моей ошибки стали выпускники. И я верю, что раньше или позже они пригодятся новой Беларуси.

Еще одна объективно серьезная неудача в том, что на почти 900 принятых на программу человек у нас едва 400 дипломов. Я бы хотел, чтобы их было больше. Конечно, тут есть и объективные обстоятельства. Ведь и не каждый польский студент заканчивает дипломом свое поступление в вуз. Но разница в том, что польскому студенту премьер не дает стипендию. Казалось бы, сожми зубы, плачь, мучайся, но учись. Но не могу сказать, что так было. Мягко говоря, не все студенты программы Калиновского обо всем на свете забыли и сконцентрировались только на учебе.

Конечно, самым трудным и самым слабым в этом отношении был первый год, когда на программу были приняты 244 человека. В защиту программы, тем не менее, скажу, что

людей брали практически прямо с Площади. И это были очень разные люди. Были и подготовленные, достаточно зрелые для высшего образования в Польше, а были и другие.

Тогда около двух третей выбыли из программы. И тут Польше остается довольствоваться тем, что удалось помочь этим действительно пострадавшим и нуждающимся людям. Эти 160 человек получали стипендию в течение 9 месяцев. Ведь это люди, которые на самом деле стояли на морозе, получали по голове, чтобы помочь своей стране. И это был мой аргумент на многочисленных дискуссиях.

Были ли еще неудачи? Наверное нет, кроме того, что Беларусь какой была, такой осталась, и что столько дипломов, сколько есть. Можно еще говорить о том, что уже на первом году программы мы увидели большой план моей компрометации, что мне пробивали колеса, выходили пропагандистские передачи на БТ, но тут трудно было ожидать чего-то иного. Обо всем этом написано в учебниках. Это не неудача проекта ни в коем случае.

— Программа была создана как ответ на массовые исключения студентов после протестов 2006 года в Беларуси, как акт прямой солидарности с демократическим движением. Это был беспрецедентный шаг в истории Беларуси. После этого у многих появилось понимание, что Польша стремится к тому, чтобы играть роль в переменах в нашей стране, готовить будущую элиту, даже в каком-то смысле, быть проводником. Но после этого мы видели попытки каждого нового правительства Польши заигрывать с действующим руководством Беларуси. В какой фазе находится сегодня польская политическая мысль в отношении нашей страны?

— На протяжении последних нескольких лет Польша ведет себя абсолютно так же, как любая европейская страна. Шаги такого типа предпринимали все европейские страны. Я принимал участие во многих разнообразных совещаниях по этому направлению. И я не являюсь противником сотрудничества с беларусским режимом. Но всякий раз я предостерегал и призывал к тому, чтобы относиться к переменам с ограниченным доверием.

Я даже скажу, возможно, неожиданную вещь. Я не понимаю, почему я столько лет был невъездным в Беларусь.

Я считаю Александра Лукашенко выдающимся политиком. Потому что нужно быть выдающимся политиком, чтобы обыграть всю Европу. Всех!

Потому что каждый раз заново или отдельное европейское государство, или все вместе начинают думать, что уж на этот-то раз перемены необратимые. «Да, есть недостатки, возможно, у него есть что-то на совести, не до конца все демократично, но, сами видите, что сейчас уже точно удастся договориться!»

Я всегда говорил, что таких этапов мы уже видели много. Всегда ситуация развивается по синусоиде и всегда нужно думать, когда она станет нисходящей. Поэтому моя аргументация была всегда такая: давайте сотрудничать, но и думать о том, чтобы во время следующего неизбежного падения синусоиды потери были минимальными. То есть нельзя верить в то, что мы можем делать серьезные инвестиции, покупать фабрики и так далее, потому что будет так же, как с Польскими домами. В один момент можем все потерять. Но никакой потери не будет в случае сотрудничества, скажем, с министерством культуры, министерством образования. В том, что связано с образованием людей, никогда не будет потери. Человек, который увидит часть другого мира, всегда что-то из этого вынесет.

И мне кажется, что все эти сближения, о которых вы говорите, были скорее словесными, чем фактическими, и страшных ошибок Польша не допустила. Ни визит Матеуша Моравецкого, который тогда был вице-премьером, ни визит вице-маршалка Сейма Ричарда Тарлецкого, не принесли каких-то тревожных результатов. Маршалек (спикер) Сената Станислав Карчевский подвергся критике за свои слова (про «теплого человека» – прим. #RFRM), но это только слова. И они не привели ни к чему тому, после чего можно было бы сказать, что Польша вовлечена в поддержку режима Лукашенко. Если мы идем на сотрудничество с таким режимом во имя высших интересов, то мы должны знать, к чему мы стремимся и в чем, собственно, этот интерес. Пока мы не достигли ничего из того, чего хотели. Я имею в виду урегулирование правовой ситуации с Союзом поляков и обучением. Ничего! Ноль! Лукашенко получил ограниченную поддержу Польши, а мы ничего взамен не получили. Это урок.

И еще одна важная вещь состоит в том, что даже идя на сотрудничество с режимом, нельзя обрезать помощь оппозиции.

В определенный момент выглядело так, что поддержки больше не будет. И оппозиционные круги боялись, что падут жертвой романа Польши с Лукашенко. К счастью, этого не произошло, и мы не повторили ошибку других европейских стран. Просто потому, что мы слишком много знаем.

Более того, очень острая критика, которой было встречено переформатирование программы Калиновского, имеет те же корни – страх, что мы – часть этого романа. Это не так. Просто за последние десять лет нет массовых исключений. И программу критиковали в Польше – кого мы будем обучать, если нет исключенных студентов. Мы как-то справлялись, например, брали и детей политзаключенных, но это было неявно. Теперь есть четкие критерии. И программа останется до тех пор, пока не закончит обучение последний исключенный студент. И министр Говин без единого возражения принял мою аргументацию о том, что программу нужно сохранить. Ведь в любой момент беларусские власти снова могут начать массовые исключения, и у нас должен быть этот инструмент.

Возвращаясь к оценке Александра Лукашенко – считаю его выдающимся политическим игроком. Тем более я поражен тем, что это человек, не имеющий формального политического образования. Он натуральное, исключительно одаренное, так называемое «политическое животное», как это называется в политологии. Он отлично справляется, необычайно хорошо ощущает свой народ. Может быть оттого, что он сам из народа. В виноделии есть такое понятие, как эндемичные сорта винограда. Такие сорта, в отличие от нескольких общеизвестных, из которых делается вино во всем мире, растут только в небольших областях своих регионов – Испании, Италии, на Кавказе. И ваш президент – как такой эндемичный сорт. Появился в своем Шклове и вертит всем Евросоюзом. Я убежден, что если его пересадить в любое другое место, даже в Украину — это не сработало бы. Он просто имеет глубинное знание о народе. И он — исключительный игрок. Уже двадцать пять лет перед ним президенты, премьеры, люди, искушенные в политике, с пятью высшими образованиями… И что с того?

Меня забавляет, что студенты, которые протестовали против Лукашенко, отсидели свои сутки, отучились 5-6 лет и спокойно могут возвращаться, а

у меня уже 12 лет запрет въезда в Беларусь при том, что у меня столь высокое мнение о талантах Александра Лукашенко.

Но, возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что Беларусь – важная и близкая страна для Польши. И в плане географического положения и значения для региона. И в культурном, и в историческом, и в эмоциональном плане, в плане перемещения границ во время войны, … У наших народов никогда не было серьезных конфликтов, хотя был долгий период совместной истории. Объективно нет причин для того, чтобы не было хороших отношений. Саму историю Речи Посполитой не удастся описать без постоянных отсылок к тем землям, где сейчас находится Беларусь. Поэтому не стоит удивляться, что наше правительство что-то предпринимает в этом направлении.

— У Польши есть амбиции на региональное лидерство?

— Мы в Польше боимся утверждения, что есть. Потому что вокруг нас страны либо меньшие, либо более слабые. Например, в Вышеградской четверке Польша больше и сильнее трех остальных членов вместе взятых. Украина больше Польши, но несравнимо слабее экономически. Мы также больше и сильнее Беларуси и стран Балтии. Поэтому мы научились тому, что

нельзя провозглашать своего лидерства, потому что это может испугать соседей.

Наилучший тип лидерства – лидерство демократического типа. Даже если ты сильный, но тебя признают проверенным союзником, тебя не боятся. И мы стремимся быть сильнее экономически, но проводить такую политику, чтобы никто не боялся того, что мы хотим доминировать. Примером строительства такого расширенного союза является Троеморье. Польша не является основателем этой инициативы самостоятельно – а совместно с маленькой Хорватией. Это – результат образования и осторожности польских политиков. К тому же, в Троеморье есть сильная Румыния, сравнимая с Польшей.

— К Беларуси такое же отношение?

— Пока это невозможно. Потому что наш единственный собеседник там – оппозиция. У оппозиции нет власти. А власть не хочет честного демократичного сотрудничества. Новое потепление началось в апреле 2016 года с визитом министра Витольда Вашчиковского в Минск, но за эти два с половиной года ничего не достигнуто. Единственное, что можно сказать – не вернулись массовые репрессии. Но ведь нельзя сказать, что страна верно демократизируется.

— Со времен падения ВКЛ и Речи Посполитой в восточно-европейском регионе долгое время не было успешных интеграционных проектов. Вышеградской четверке еще далеко до таких масштабов, а о Троеморье пока только разговоры. К тому же, многие выражают мысль, что без Беларуси, занимающей важное стратегическое положение, интеграционные проекты не имеют смысла. Стоит ли пытаться?

— Я очень долго думал и сомневался на эту тему, и пришел к выводу, что у Троеморья есть шанс. И именно потому, что оно не является проектом политическим. В политических проектах всегда есть столкновение разных концепций, у меньших стран возникнет страх перед тем, что Польша будет доминировать. Но Троеморье – проект экономический, опирающийся на инфраструктуру – вещи понятные и нужные всем. Это раз. Два – этот проект замкнут на страны-члены ЕС. И, к сожалению, этот проект имеет шанс только, если в нем не будет Украины и Беларуси. Потому что тогда он становится невыполнимым по бюджетным причинам. У нас унифицированные и прозрачные бюджеты. Эти страны платят вклады в бюджет ЕС, но и получают финансирование проектов, и этот регион получает больше, чем вкладывает. Дотации могут дать очень много региональной инфраструктуре, но проект Троеморья возможен только в ограниченной версии.

Что касается Беларуси, то она очень важна в проекте Междуморья, который обсуждается уже несколько десятилетий. Литва, Польша, Беларусь, Украина – минимум для такого проекта. Это пространство создает чрезвычайно важное стратегическое ядро. Но это проект политический. Экономика могла быть лишь одной из его дополнительных опор.

И такой проект не будет реализован до тех пор, пока правительству Беларуси до Москвы ближе, чем до Европы.

Поэтому пока возможно лишь двустороннее сотрудничество с разными странами в надежде, что режим в Беларуси будет меняться. Но ни в коем случае нельзя ликвидировать имеющиеся инструменты: помощь оппозиции, СМИ, стипендиальные программы и так далее.

— Трудно задавать этот вопрос, видя, как вы переживаете за свое детище, но реализация программы Калиновского часто подвергается критике. Говорилось о том, что студенты не хотят возвращаться в Беларусь, не проявляют рвения в учебе, были громкие скандалы, связанные с алкоголем и наркотиками. Многие действительно активные люди просто не захотели уезжать из Беларуси, а их места занимали люди не всегда напрямую связанные с оппозицией. Вас лично задевает такая критика?

— Наибольший массив критики был со стороны режимных СМИ. Она никак не могла меня задеть. Только приободрить. То, что программа Калиновского и я лично многократно невольно становились главными героями основной «аналитической» программы БТ в прайм-тайм, говорит лишь о том, что мы попали «в десятку». Вторым подтверждением того, что мы попали «в десятку», был тот факт, что массовые исключения моментально закончились. Да, студентов продолжили исключать, но уже в гораздо более умной манере: ругался матом, плевал на улице, не сдал несколько зачетов подряд, хотя до этого был отличником. Мы эти способы знали и анализировали, но такого, что «был на Площади – исключен», практически больше не было.

Что касается другого – да. Был и алкоголь, были и наркотики. Но на это нужно смотреть спокойно. В среде польских студентов, чешских, французских тоже есть и алкоголь и наркотики.

От чего мне действительно было больно – это от того, что люди получили необычный шанс. И многие из них его не использовали – по глупости, по сути, из-за безответственности.

Что касается «родственников родственников» — это было. Но только в первом году мы брали людей «с Площади». Уже со второго года мы ввели экзаменационную комиссию. Она оценивала не только знания, но и общей уровень зрелости, готовности к обучению за границей.

Серьезной проблемой было то, что мы имели дело с очень молодыми людьми. Вся беларусская система образования так построена, что в университет идет ребенок. Это слишком поспешно — минимум на год-два. Высшее образование – это серьезное дело. В итоге происходит так, что у вас университет – продолжение школы. Мне приходилось выгонять из кабинета мамаш, которые приезжали в Варшаву «решать дела» своих детей, которые учатся в университете. В Польше это невозможно по двум причинам: во-первых, студенты у нас — это взрослые люди. А во-вторых? в Польше студент бы сгорел со стыда, если бы мама пришла «по его делам» разговаривать. Я уже просто не рассказываю, как со мной пробовали «решать вопросы» и все такое. Но то, что вместо студента приезжали мамаши… один раз бабушка приехала. Для нас это просто смешно. Почему я говорю об этом? Просто в университет попадают слишком молодые люди. И это одна из причин.

Еще одна причина в том, что в Беларуси не имеют понятия о том, что Польша это не Беларусь. В Беларуси будто все находится в Минске. За Минском – пустыня. Нет! В Польше за пределами столицы есть больше десяти выдающихся университетов. Действительно, выдающихся! Прекрасных библиотек… Самая большая библиотека не в Варшаве, а в Катовице. Это суперсовременная научная библиотека, где все автоматизировано и компьютеризировано. Этого я не мог объяснить, а особенно студентам первого года. Доходило до того, что против меня проводили демонстрацию во дворе Дворца Потоцких. Против меня! Хотели лагерь развернуть под моими окнами… Я не исключаю, что это их подстрекали, и это была такая игра властей Беларуси…

Я предостерегал, что многие уровень аналогичного университета в Варшаве могут и не потянуть, но, к сожалению, я не нашел понимания у своих беларусских коллег. В итоге в большинстве случаев я говорил: «Ладно, хотите в Варшаве – оставайтесь в Варшаве». Нам было все равно, в какой университет их отправлять, как и университетам, в которые их отправляли. Ведь по условиям программы Калиновского, ее студенты приравнивались к польским и не обязаны были платить за учебу, как другие иностранные студенты, их места были оплачены.

Одним из элементов критики, который может меня задеть – это критика со стороны беларусских оппозиционных кругов. И после начала действия комиссии резко снизилось количество ошибок. Я также имел правовой инструмент для решения о принятии на программу. До этого мы руководствовались рекомендациями общественного комитета защиты репрессированных «Солидарность» – комитета уважаемых и честных людей, которых собрала Инна Кулей. Благодаря ему мы знали о том, кто из соискателей был репрессирован. И соединение этих двух элементов позволило поправить дела. И если экзаменационная комиссия говорила «нет», то я скорее прислушивался к ней.

Еще был элемент критики касательно того, что люди уезжали из Беларуси. Но начнем с того, что никто никого не принуждал и за воротник не тянул через границу. Уезжали сознательно. В 2006-м у нас была острая дискуссия с Александром Милинкевичем. Тогда был еще проект Евросоюза, в соответствии с которым они могли ехать по всей Европе. Я говорил, что если эти несколько сот человек разъедутся по разным странам, то точно не вернутся. Потому что в Португалии, Испании или Франции люди практически не знают, где Беларусь и уж точно ей не интересуются. В Польше есть знание о Беларуси, и есть интерес к ней. Во-вторых, они могут ездить в Беларусь. В-третьих, у них близко отец, мать, брат, девушка, сестра, и контакт будет поддерживаться. Александр Милинкевич принял эту аргументацию, и мы смогли создать мощную программу в Польше. Многие, действительно, остались в Польше, но часть вернулась. Но я абсолютно уверен, что если в Беларуси что-то изменится, если появится свой Тадеуш Мазовецкий, как у нас в 89-м, то эти люди захотят быть в Беларуси, либо и там, и там, а это возможно только, если они в Польше.

— Вы лично как нельзя лучше подходите на роль руководителя подобной программы исходя из своей биографии: у вас богатый опыт оппозиционной деятельности, организации деятельности образовательных институтов в условиях военного положения, сотрудничества с подпольными изданиями. Студенты из Беларуси похожи на вас того времени?

— Нет, скорее, нет. Может быть, самые первые, с 2006 года… Есть такая фотография девушки, выносящей флаг с площади во время разгона палаточного городка. Она его оберегает, хотя сама в опасности… Такие моменты были для меня очень эмоционально значимыми и символическими. Но кроме таких моментов есть вещи, которые просто несравнимы. Я, например, знаю и безмерно уважаю учителей Коласовского лицея. Я высочайшего мнения об их профессиональной компетенции. Выпускников этого лицея мы могли брать вслепую, и знали, что они окончат университет. Они достойны высочайшей из возможных оценок.

Но когда этот лицей называют подпольным, то для меня и тех, кто был в подполье, это смешно.

Подполье, это когда тебя берут и садят в тюрьму, если поймали. А так… это элемент риторики.

Диктатура в Беларуси сравнительно мягкая. Да, были 90-е годы, когда людей похищали и, крайне вероятно, убивали. Но после 2006-го режим становится мягче. У нас на людей охотились, сажали в тюрьмы на серьезные сроки, расстреливали демонстрации. Поэтому я не могу это сравнивать, но, конечно, очень болею за Беларусь и считаю секунды до того, как она станет свободной и выйдет на дорогу, хотя бы Украины, не в смысле Донбасса, конечно, а в смысле демократических институтов.

— Вы чувствуете какой-то пиетет со стороны студентов?

— Конечно, было много эмоциональных моментов за эти годы.

— СИЗО «Мокотов», где вас содержали после ареста в 85-м — на Раковецкой, это тот изолятор, где замучен и расстрелян «Нил» Фельдорф и многие другие польские герои. Сегодня там все еще действует СИЗО, но открыт и музей. Вы в нем были?

— (Вздыхает) Нет, еще не посетил. Не набрался смелости… Хотя меня там не пытали. Я два или три раза за время заключения был в карцере, который находится в отделе номер один, где раньше было Управление безопасности, но это, конечно, несравнимо с тем, что там видели эти несчастные люди. То есть, по эмоциональным причинам не сходил пока, но обязательно пойду и отведу туда своих студентов.

Похожее было пару лет назад, когда я организовал поездку слушателей Центра Восточно-Европейских исследований в еще одну тюрьму с мрачной историей в Равиче. Там еще действует тюрьма, в которой в коммунистические времена сидел мой отец, и я мог войти внутрь и все посмотреть. Но не смог себя заставить. В итоге даже не вышел из автобуса. Есть такие переживания, с которыми трудно справиться. Но нужно обязательно туда ходить, чтобы помнить историю, которая, к счастью, уже история, но помнить нужно.

— В СИЗО КГБ тоже совершено много преступлений против беларусского народа. Когда я там сидел, мы с товарищами по несчастью много фантазировали на тему, что там будет через 20-30-50 лет. У нас было много идей: снести, оставить, открыть музей или даже ночной клуб… Что вы видите на месте Беларуского СИЗО КГБ в широком понимании?

— Конечно, я бы советовал пойти в направлении музея. Там большое здание, поэтому можно было бы сделать не только музей той тюрьмы, а музей всех репрессий коммунистического режима. Именно так. Такие музеи есть уже в нескольких странах. Есть огромный музей в Будапеште. В самой страшной тюрьме Румынии недалеко от украинской границы теперь тоже музей. Сегодня музейное дело далеко продвинулось в мультимедиальном плане. В Варшаве есть очень современные музеи Варшавского восстания, Шопена, Польских евреев. Нет никаких тапочек, бабушек, которые кричат на тех, кто эти тапочки не надел… Если в Минске появится такой музей, созданный по европейскому образцу с современными технологиями, это будет невероятно важно.

— В Беларуси очень тихо и очень медленно, но происходят какие-то перемены в экономике, в других вещах. Лукашенко прикладывает много усилий, чтобы продемонстрировать прогресс в международных отношениях. По вашему мнению, он в состоянии пойти на перемены, которые были бы неотвратимы?

— В состоянии. Но только тогда, когда поймет, что для него нет другого выхода. Например, если это будет вопросом удержания власти. Я много говорил о его политических талантах. Это человек, которого очень трудно к чему-то принудить. Даже находясь постоянно под нефтяным, газовым и другими пистолетами Москвы, он неоднократно ее переигрывал. Внутри Беларуси ему ничего не угрожает – ни оппозиция, которая несравнимо слабее, чем была в 1994-м и даже чем в 2006-м, ни какой-то переворот.

Нам это может нравиться или не нравиться, но холодный политологический анализ говорит о том, что ключ к возможным переменам находится у Лукашенко. И пойдет он на перемены не раньше, чем поймет, что в этом состоит его острейший интерес.

Я вижу и ценю перемены, которые происходят, что можно ездить в Беларусь без визы. Но за этим что-то стояло. Понятно, что не уважение к свободе передвижения и демократическим ценностям. Просто постепенно приходит понимание, что лучше быть не изгоем, а относиться к группе цивилизованных, нормальных государств. К тому же, это выгодно экономически. Это приток денег.

— Будут ли востребованы «калиновцы», если, как вы сказали, перемены будут происходить по сценарию Лукашенко?

Как уже сказал, многие уже вернулись. И они потребуются как люди с хорошим образованием и знанием принципов и механизмов функционирования демократических институтов. Многие из тех, что пока не вернулись, вернутся, когда увидят, что для них есть работа, на которой они могут реализовать свои навыки. Ведь они тут закончили очень неплохие университеты, и имели опыт работы. Кто-то год-два, а кто-то уже намного больше. Ведь Беларуси предстоит не только перестройка политической системы, но и переход экономики на демократические принципы. Их знания и практические навыки будут очень кстати.

Фото: Александра Шепелевич

***

Понравился материал? Успей обсудить его в комментах паблика #RFRM на Facebook, пока все наши там. Присоединяйся бесплатно к самой быстрорастущей группе реформаторов в Беларуси!