«Парадигма идеального человека уже дает сбой»: Константин Селиханов — о персональном проигрыше, человеке без лица и переменах

«Внутренний накопитель» — выставка беларусского художника и скульптора Константина Селиханова в галерее «Арт-Беларусь» — один из важных за последнее время арт-проектов,  адресованных современнику.

Косуля «прорывает» изображение Ницше; в заводских шкафчиках обнаруживается выход в другую реальность; бюст Вольтера стоит на трех граблях; и молоко — кто-то разлил молоко, — и теперь на его поверхности отражается надпись, знак… Константин Селиханов пытается «прорвать» актуальную повестку дня, и выйти в «толстовский» императив, который можно описать как «век человека и его трансформация».

Каким образом в столь глобальное высказывание вписываются события 2020-го года? Как мы изменились за это время? И кто пролил то самое молоко? Об этом — в интервью обозревателю Reform.by рассказал автор известных проектов «Один и многие», «Выход», и другие.

«Нужно делать выдох»

— Константин, начну с вопроса, который, быть может, и не совсем корректен, но считаю, что он должен прозвучать: стоит ли сегодня делать выставки?

— Хороший вопрос, Даша. Первое время после всех событий я не мог работать. Чувствовал свое поражение как художник. Но в какой-то момент захотелось высказаться. Знаешь, как бы не было трудно, нужно делать выдох. Невозможно все время жить только в негативном потоке. Тем более, что идея этой выставки задумывалась довольно давно, мы ее обсуждали ещё вместе с Марией Колесниковой, когда она занималась культурными проектами. Для меня было важным завершить начатое.

— О чем этот проект в первую очередь?

— Точно не о красоте. Проект — анализ причин текущих событий. Это желание обратиться к зрителю с помощью реконструкции прошлого, о котором он, возможно, забыл. Не очевидный психоанализ или некий сценарий будущего.

«Внутренний накопитель» — проект, к которому я шёл все эти годы. Это следующий логический шаг за моими предыдущими проектами: «Один и многие», «Реконструкция Героя», «Выход»… И подойдя к этой точке, я надеюсь, что думающий зритель сможет рассмотреть не только прямые послания.

«Шел, да молоко это и перевернул»

— Герой твоей выставки — человек ХХ-го или все же ХХІ века?

— Это один и тот же человек. Герой, который вынужден проживать свою жизнь, подчиняясь каким-то обстоятельствам. Либо преодолевать их. Либо становиться их частью.

Это высказывание о человеке похожем на нас. Кто-то пытается спастись, кто-то — уйти в мечты, в «толстовскую» философию, «сесть в калошу» — буквально погрузив себя в состояние невосприимчивости. Но тут есть и таинственный герой, который шел, да и перевернул ведро с молоком. К слову, это работа «Происшествие» — единственная этого года.

— Любопытно, что на выставке у тебя присутствуют мыслители европейской цивилизации. Ницше, изображение которого «прорывает» косуля. Толстой — под взглядом которого сражаются паук с мухой. На школьной парте нарисованы Бетховен и Гегель. Вольтер, который стоит на граблях. Если мы говорим и о современности, то как они связаны с текущим моментом?

— Я просто расскажу о работах, и ты решишь сама.

«Школа философии» — упомянутый тобой бюст Вольтера и не только, все эти мыслители – столпы европейской цивилизации — оказались на граблях. После всех произошедших в нашей стране событий я начинаю думать, что эта цивилизация была бутафорской уже с некоторых пор.

«Группа продленного дня». В условный долгий день ты сидишь в метафорической классной комнате за партой, на которой «нарисованы» портреты Бетховена, Гегеля. А также «Афинская школа» Рафаэля с пустыми оболочками философов. (Это такая рифма к «Школе философии»). Некоторые из нас могли бы вспомнить, например, что среди музыкальных пристрастий В.И.Ленина была «Патетическая соната» Бетховена . Итак, ты сидишь и видишь проекцию эпической битвы паука и мухи на фоне Льва Толстого. Муха вроде бы жертва, но она продолжает сражаться. Тут вроде все понятно.

О Ницше. Это работа оказалась сложнее, чем я думал. Предполагалось, что тут происходит преодоление, отрицание его идей Природой, непознанным миром. Но когда работа была готова, и появилось чучело косули, я вдруг обнаружил в этом какой-то мертвый мир. Тогда и подумал, что существует что-то более важное — дух, который невозможно победить. Так родилось второе название «Человеческая жизнь — есть что-то большее, чем Природа». Эту работу можно считать таким своеобразным девизом выставки.

— Но здесь есть и еще один герой — тот, кто пролил молоко, которое, как я понимаю, есть также лейтмотивом проекта?

— Да, тут три работы, связанные с этой линией. Молоком нас поили с детства. Это своеобразный унификат, способ обезличить или встроить в чёткую систему. Фигура, держащая на спине поднос с молоком – это наше общее прошлое. Но «молоком» продолжают поить, и это становится невыносимо. Внутренний накопитель переполнен: поэтому появляется «Себастьян» с перевёрнутой кружкой. И собственно «Происшествие», о котором мы упоминали выше, — как катарсис, Освобождение. Я не знаю кто прольёт это молоко: герой, а, может, и антигерой? Надо ли уточнять?

«Тут все ключевые персонажи»

— Костя, я сейчас хочу вернуться к твоим словам о персональном поражении как художника после событий 2020-го. Почему ты так себя почувствовал?

— Когда происходит насилие таких масштабов, о чем можно говорить? Для меня художник в глобальном смысле — это стремление не только усложнить человека, но улучшить его природу, извини за пафос. Как оказалось, говорить на языке красоты не имеет смысла. Созданные художниками миры никак не влияют на реальность №1.

— Быть может, тут есть и такой момент, что искусство, которое предлагали художники все это время, было не таким острым, чтобы оно стало действующей силой, оказало влияние на реальность №1?

— Я могу говорить только за себя. Соглашусь, что я не художник открытого действия. Мне близок метафорический язык и тут ничего не поделаешь, — я такой есть. Для меня важно говорить о времени «здесь и сейчас», но также я не отменяю вневременное пространство. На примере этого проекта в частности я задаю вопрос: откуда пришло это насилие, лицемерие, жестокость? Как давно это было? Откуда взялись в ХХІ веке эти люди? Кто они? Я пытаюсь искать ответы в прошлом — по одной из версий, это середина ХІХ — начало ХХ века. На выставке собраны ключевые персонажи: Гегель, Ницше, ничего нового я не открыл.

— Но если говорить о художественном сообществе, то у него были возможности влиять на общество?

— Мне кажется, этих возможностей было не достаточно. Искусство вообще мало на что влияет. После 9 августа нам дали ясно это понять. Последние десятилетия государство выделяло элитой совсем не творческую прослойку, а людей силы, действия. К голосу интеллигенции, по сути, номенклатура относилась скептически.

Были ли у нас с советских времен авторитеты, способные влиять на что-то? Наверное, были. Но никогда люди искусства не были по-настоящему услышанными. Скорее, они должны были слушать. Даже при Машерове, который любил художников, всё равно это было в ограниченных идеологических рамках.

«А потом было поздно»

— Константин, ты же летом прошлого года присоединился к кампании Виктора Бабарики. Почему для тебя это стало важно?

— Все так. Я собирал за него подписи. Как и большинству, мне захотелось что-то изменить, но главным мотивом была вера в порядочного человека, дела которого говорили сами за себя.

— Ты верил, что перемены возможны?

— Когда начались марши, когда видел светящиеся лица людей, то да. Невозможно было не поверить. Столько положительных эмоций на квадратный метр я не видел никогда.

И тем более больно сейчас видеть, что этот единый порыв подавлен. Сложно сейчас смотреть на эти улицы, друг друга, и помнить, что было же по-другому. Вот было же! Это разочарование очень сильно ударило по людям.

Но то, что к прежней жизни не будет возврата, — очевидно.

— Как ты думаешь, почему возник беларусский авторитаризм? Ведь 26 лет — это немалый срок. Получается, что общество, в которое входим и мы с тобой, позволило ему вырасти.

— Мне кажется, что ключевым моментом были 1990-тые. Фактически из одной парадигмы люди «выпали» в другую. Несформированные, наивные, растерянные. Люди выживали, был дефицит всего, «свобода» была некой абстракцией. Не было времени осознать свою собственную силу, правду, идентичность.

Да, существовал круг людей, которым было важно быть в беларусской парадигме. Но большинство хотело простой жизни обывателя, и за это людей сложно осуждать. События 1996-го года не стали для людей чем-то сокрушительным. Кого там интересовал парламент? Большинство были нацелены на совсем приземлённые вещи. За те важные годы политической зрелости у общества не произошло.

О причинах почему случился август 2020-го сказано много. Но главная, на мой взгляд, — это следствие уже такой совсем странной, мягко говоря, позиции власти к своим гражданам в начале пандемии. Человек умирает от ковида, а ему говорят «ну, сам виноват». Граница допустимого была перейдена.

— Мне кажется, что в своем проекте ты затрагиваешь эту тему коллективной травмы, условно говоря, «советского человека». Это так?

— И это тоже. Но тут есть вопрос: способны ли мы осознать эту травму, преодолеть ее, или так и будем топтаться на месте?

Я сам из советского прошлого, могу сравнить. Преодоление происходит непросто.

«На самом деле, все непростые»

— На выставке одна из твоих главных скульптур-объектов — это человек без лица. Почему он без лица?

— Это собирательный образ нас. Мы так и не смогли обрести лицо. Так и остались недосформированными.

Но во «Внутреннем накопителе» у меня появляется еще и такая работа как «Побег». Для кого-то — решение проблем — это бегство: иногда куда угодно. Но эта работа больше о том, что мы недооцениваем потенциал людей, которые нам кажутся простыми. На самом деле, так не бывает, и неизвестно чего от них можно ожидать.

— Когда этот анонимный человек обретет свое лицо, на твой взгляд?

— Даша, а здесь на выставке как раз есть работа «Олимпия», где происходит этот позитивный сдвиг.

— Но этот герой на коленях.

— Все верно. Пока еще. Но проект идеального человека уже дает сбой. И мы меняемся вместе с ним.