Кшиштоф Занусси дал мастер-класс на неформальном съезде беларусских кинематографистов. Фота: Reform.by.
Мастер-класс классика польского и мирового кино Кшиштофа Занусси стал одним из ярких событий программы Первого неформального съезда беларусских фильммейкеров, который прошел в Варшаве 18-20 августа.
Корреспонденту Reform.by удалось побывать на встрече, в рамках которой автор фильмов «Год спокойного солнца», «Структуры кристалла», «Сердце на ладони», «Персона нон грата» рассказал о собственном пути в кино, эмигрантском опыте и поделился своим взглядом на беларусские протесты.
Вопрос чести и тактики
Беларусским кинематографистам сейчас очень трудно. Вы находитесь в эмиграции. Я сам это прочувствовал. В один прекрасный день Ярузельский (польский военный и государственный деятель, председатель Военного Совета национального спасения, который вёл военное положение и интернировал лидеров «Солидарности» — Reform.by) объявил военное положение в Польше, и я понял, что потерял родину.
Я тогда был на съемках в Берлине.
В то время моя коллега и студентка Агнешка Холланд тоже находилась за границей — кажется, в Швеции. И к ней, и ко мне обратились журналисты с одинаковым вопросом: что произошло в Польше? кто этот генерал?
Мы с Агнешкой имеем очень похожие взгляды, но совсем разный темперамент. У Агнешки отец был евреем, поэтому я вижу, что она — спонтанная. А я — наоборот, хоть мой дед и был итальянцем. Просто мой отец показал мне, что спонтанный характер всегда ведет к трудностям. Лучше его контролировать. Так вот, на вопрос «кто этот генерал?» мы ответили по сути одно и то же, только в разной формулировке. Агнешка ответила, что Ярузельский — это «советский генерал в польской униформе». Мой ответ звучал так: «Господин Ярузельский имеет представление о патриотизме, которое не совпадает с моим». Меня никто за этот ответ не трогал, а Агнешка шесть лет не могла вернуться в Польшу. Так что здесь важен вопрос чести и тактики — как поступать, чтобы не выжечь все вокруг себя, но и совести не запятнать.
Об университетах
Меня приняли в киношколу как очень многообещающего студента, но спустя три года отчислили как совсем безнадежного. Я очень переживал по этому поводу, но, по сути, это было недоразумение.
Как это случилось? В Польше даже во время коммунизма можно было выехать на Запад. И я поехал во Францию и там попал на съемки режиссеров новой французской волны — Годара, Шаброля… Я ежедневно ходил на съемочные площадки, брал интервью для какой-то польской газеты. И так увидел, что идет новое кино: что можно снимать ручной камерой, что актеры могут импровизировать, что приветствуется оставлять им чуть-чуть свободы. А мои профессора никуда не ездили. Они о новой волне ничего даже не слышали. Увидев мою работу, снятую в подобной манере, они сказали: «Пришел из любительского кино, и в нем и остался. Зачем вам мучаться, если вы постоянно делаете любительское кино?». А все дело в том, что язык «новой волны» очень напоминает любительские картины.
Потом мне все же разрешили вернуться в университет на «второй год». И я сделал получасовую дипломную работу. В ней не было диалогов. Сюжет был очень простым: молодой студент делает какие-то эскизы, инвентаризирует монастырь. В здании есть пожилые монахи, но они не разговаривают с молодым человеком. Герой ждет хоть одного слова, предложения, наконец, один пожилой монах хочет что-то сказать, но умирает, не успев дать напуствия этому герою. Такая была картина. Черно-белая. Снятая на пленку 35 миллиметров. Когда мои наставники ее увидели, они назвали ленту реакционной. «Здесь нет ни прогресса, ни отображения социализма», — критиковали они. Но один профессор, более опытный, предложил такой ход — сделать две копии фильма и одну отправить на фестиваль короткометражек в Западную Германию — в Мангейм, а вторую — в Москву, на конкурс ВГИКа. И я в одну неделю получил приз от католиков и протестантов, и от атеистов. А все почему? Потому что фильм был без слов. А люди интепретируют действие как хотят.
Картину, конечно, потом больше никогда не показывали. Но после я получил возможност снимать что-то для телевидения.
О том, как добиться больше свободы
После своей первой полнометражной картины я понял — чтобы добиться большей свободы, я должен оставаться одной ногой за границей. Если за границей меня знают, тогда и дома будут узнавать. А если за границей тебя нет, твои фильмы воспринимают как не важное искусство.
О том, что лучше продавать фильм в производстве
Не так трудно снять первую картину — гораздо труднее снять вторую. Тогда уже теряется неопределенная надежда, что автор неизвестен. После первой картины все говорят — это не гений.
В целом, очень трудно продать любую готовую картину. Пока лента не готова, она лучше продается. А вот когда фильм сделан, то он уже начинает не нравиться. Все говорят: «Я думал, что будет другое». Мы постоянно живем среди напуганных людей, плюс ко всему сами напуганы, боимся того, что не понравимся. Но иногда приходит такой счастливый момент, что неожиданное всем и все нравиться. Это редко бывает, но бывает.
Про что снимать беларусским кинематографистам
Сегодня у беларусских кинематографистов нет выбора. Вам нужно обращаться к миру и делиться опытом, которого мир не имеет. Делиться так, чтобы задеть чувства людей.
И еще важно найти какой-то пункт, где люди смогут понять ваш менталитет. Чем беларусы отличаются от поляков, литовцев, украинцев? Если бы вам удалось найти такого героя, историю, эпизод современности, который расскрывал ваш характер — это было бы интересно всем.
И все же чего я вам не советую — это соперничать с новостями. То, что мы видим на страницах газет — имеет огромное значение. Но если мы видим, скажем, войну или преследования, которые показываются как художественный фильм — это всегда подделка и не имеет художественной силы. Вы, конечно, можете сочетать эти вещи, но я вам очень не рекоммендую. Хотя, признаться, совсем недавно награждал очень хорошую короткометражку, и это была беларусская история. (Речь идет о фильме «В прямом эфире» беларусской режиссерки Мары Тамкович). Авторка создала абсолютно универсальную историю — это могло произойти и в Беларуси, так и в других странах. И для нас, поляков, это тоже память — я мог полностью индентифицироваться с героинями. Также обстановка там была хорошо воссоздана. Все актеры на своих местах. Поэтому и картина победила без проблем. Но исключение скорее подтверждает правило.
Про выбор между культурой и политзаключенными
Когда Уинстону Черчиллю во время Второй мировой войны поступило предложение от министров Великобритании сократить все деньги на культуру, потому что не хватало средств на армию, он ответил так: «А что мы будем защищать, когда не будет культуры?». Эти слова нужно повторять политикам на больших встречах. Это правда. Если не будет Беларуси, тогда и беларусские политики не будут нужны. Беларусь будет только тогда, когда будеть иметь свою культуру. И она должна поддерживаться.
В целом, не должен стоять такой выбор, что важнее: ноги или руки. И одно, и другое нужно поддерживать: и культуру, и политзаключенных. Только стоит проверять насколько проект, в который вы хотите вложить средства, надежный. И нужно иметь мужество принимать непростые решения. Потому что, когда все согласны, значит проект средний. А если он выдающийся, то одним он нравиться, а другим — нет, и они могут его жестко критиковать.
Про беларусские протесты 2020
История насилия всегда одинаковая и всегда трагическая. В Беларуси в 2020 году была трагическая обстановка, так как не было равновесия сил. Силы репрессий были сильнее, глубиннее, и еще была помошь соседа.
Мы это в Польше тоже прожили — у нас было несколько неудачных восстаний. Как сегодня сказали бы, жаль, что это восстание было без победы, но говорят, что нужно потерять немного крови, чтобы пришел результат. Я думаю, что пролитая вами кровь, страдания, которые люди прошли, все это чему-то служит, — это миф будущей Беларуси. Как Майдан стал основательным мифом Украины. Поэтому все было не напрасно. Хотя жаль смотреть сколько людей пострадало.
Про возможность снимать в Польше «военного положения» и в актуальной Беларуси
Я боюсь, что сравнивать [эти ситуации] нельзя. Ярузельский не был так агрессивен как Лукашенко. В те времена было очень трудно, и было ясно, что современные сюжеты не стоит трогать. И первым, кто сломал это принцип, стал Кшиштоф Кесьлёвский. Многие люди тогда в оппозиции считали, что это не правильно.
Но можно было делать исторические картины, потому что они не входили в зону риска.
Я тогда снял мой «Год спокойного сонца» и власть была очень раздражена этой картиной. Но только раздражена, ничего больше. Поскольку фильм был сделан в копродукции, они не могли ничего вырезать. Негатив с самого начала находился в Берлине.
Таким образом мы могли что-то хитрить, но боюсь, что у вас это невозможно. Репрессии в Беларуси такие сильные, что не могу себе представить что можно сделать в таких условиях. Можно снять сказку, которая поможет детям почувствовать себя беларусами. Но и здесь, боюсь, ограничения будут такие, что в самом конце окажется, что это было не нужно.
Нужно ли сейчас создавать кино о травматических событиях?
Тут может быть только праграматический ответ — значит показывать картины, которые будут доказательством того, что это стоит делать.
Человек от всех животных отличается способностью к рассказу. В моем доме живет восемь собак, и ни одна их них не знает про жизнь своего деда. Потому что нет трансмиссии, опыта, истории. Они не знают что произошло десять лет назад. А мы знаем что было во время Шекспира, Гомера, Сервантеса, знаем много о том, что было до нас. И поэтому рассказ человечеству необходим. А вот как он будет создан, каким образом, о чем рассказывать – это другой вопрос.
Общество развивается благодаря элитам, а не массам. Только марксисты считают, что массы являются решающими. Это неправда. В новой культуре появился термин «тренд сеттер» — лидер мнений, который двигает массы вперед. Однако обычно получается иначе: общество идет назад. Так или иначе, важную роль в этой истории играет рассказ — поверхностный, глубокий, разный, но без рассказа человечество не может прожить, потому что не будет знать ничего о жизни предыдущий поколений.
Поэтому, когда мои ленты смотрят в трамвае по телефону, я благодарен, что хотя бы так новые поколения с ними знакомятся. Потому что могли б вообще не смотреть.