Бывают ли революции без баррикад? Нужно ли снимать обувь перед тем, как встать на лавочку? К чему приводит насилие? Чем заняться беларусам в эмиграции? Эти и другие вопросы Александр Отрощенков обсудил с польским философом Анджеем Гняздовским — соавтором книги о событиях 2020 года в Беларуси.
Справка Reform.news: Анджей Гняздовски — польский философ, специалист по немецкой классической философии и феноменологии. Доктор наук, профессор Института философии и социологии Польской академии наук. Окончил философский факультет Варшавского университета, учился также в Германии. Один из основателей и председатель Польского феноменологического общества. Автор ряда научных публикаций о Гегеле, Гуссерле и феноменологической традиции в Центральной Европе. Автор нескольких книг, соавтор книги «Пробуждение Беларуси. Исследование феноменологии беларусской революции».
– Мы познакомились на презентации книги «Пробуждение Беларуси. Исследование феноменологии беларусской революции». Расскажите, как вы стали её соавтором.
– Я не историк и не политолог. Я философ. Всю жизнь я занимаюсь философией как наукой, причём изучаю очень узкоспециализированные вещи. От философии как науки до политики очень далеко, и многих вещей о политике, которые элементарны для политиков или политологов, философ просто не знает. Поэтому никогда не думал, что стану соавтором книги о политических событиях. Наверное, если откровенно отвечать о мотивах моего участия в работе над книгой, то правильно будет сказать, что мотивацией стала дружба.
Дело в том, что в начале 2000-х мы с коллегами создали «Польское феноменологическое общество», которое было частью федерации таких обществ из стран Центральной и Восточной Европы. Тогда мы начали в рамках этой федерации сотрудничать с беларусскими коллегами-философами. Главным образом это были преподаватели Европейского гуманитарного университета, который тогда работал в Минске. В рамках этого сотрудничества меня пригласили на конференцию в ЕГУ. Я там познакомился с Ольгой Шпарагой, которая упоминается в нашей книге как авторка книги о женской составляющей беларусской революции, с Татьяной Щитцовой…
Это было обычное научное сотрудничество по вопросам, мало понятным обывателю, ни о каких политических вопросах не было и речи. Но политика пришла к нам сама: через год или даже несколько месяцев после конференции я узнал, что Лукашенко принял решение закрыть ЕГУ. Я был в шоке. Мне казалось, что закрытие университетов – это что-то, чего в наше время не должно происходить. Мне очень хотелось чем-то помочь моим новым друзьям, и я пробовал сделать, чтобы об этой истории хотя бы узнали как можно больше людей. Я написал письмо Тимоти Снайдеру, Вацлаву Радзивиновичу из Gazeta Wyborcza… Потом поговорил с коллегами тогдашнего Варшавского Клуба Политической Критики – и по его каналам и связям я пробовал поднять максимальный шум, писал американским коллегам, которые в свою очередь будоражили своих коллег…
Я был не один такой: Бронислав Вильштейн и его коллеги организовали встречу в Варшаве, на которую пригласили тогдашнего ректора ЕГУ Анатолия Михайлова. Татьяна и Ольга приняли участие в конференции в Университете Белостока. Понятно, что с беларусскими коллегами мы продолжили сотрудничать и встречаться, и беларусская тематика с годами стала мне более близка. Позднее, уже после событий 2020 года, мы познакомились в Вене с Павлом Барковским. Я был там несколько месяцев на стажировке, а Павел был соорганизатором симпозиума «Беларусь в современной Европе». Там обсуждались вопросы о том, чем были события в Беларуси, была ли эта революция настоящей революцией, пришло ли время осмыслить эти события… Потом Павел оказался по понятным причинам в Варшаве, где продолжил свою работу, и пригласил меня поучаствовать в своём проекте, итогом которого стала эта книга. Я не слишком издалека начал?
– Нет-нет, продолжайте!
– Не скажу, что я был очень рад, напротив – достаточно сильно нервничал, получив такое предложение. Как я говорил выше, я понимал, что у меня есть серьёзные пробелы в понимании политических процессов. Но Павел настаивал и просил, чтобы я изложил свою перспективу и оценил беларусскую революцию в контексте революции «Солидарности»: можно ли это сравнивать, могут ли быть использованы какие-то элементы польского опыта в будущем. Понятно, что эти два события слишком отдалены друг от друга во времени, чтобы можно было говорить о каком-то практическом заимствовании, скорее речь идёт о рефлексии и сравнении польской ситуации тогда и беларусской сейчас. Кроме того, Павел просил меня раскрыть вопрос будущих польско-беларусских отношений в контексте доктрины Гедройца.
И это была для меня, наверное, самая захватывающая часть работы. Потому что мне пришлось вернуться в 50-е годы ХХ века, куда уходит корнями эта доктрина, и проследить весь процесс её становления и её взаимодействия с другими доктринами польской восточной политики. Ведь эти доктрины тоже никуда не делись, и сегодня на них базируются действующие политики националистического движения, на них опирается идеология «Конфедерации» Славомира Ментсена (польский политик, занявший 3-е место на выборах президента в 2025 году, выдвинут евроскептической партией «Конфедерация», объединяющей либертарианцев, правых националистов и ультраконсерваторов – Reform.news), правая коалиция вокруг партии «Право и Справедливость», и у них, как и в 1950-е, существуют свои взаимодействия с доктриной Гедройца-Мерошевского (концепция, предложенная в эмиграции Ежи Гедройцем и Юлиушем Мерошевским, согласно которой основой польской восточной политики должно быть признание послевоенных границ и отказ от территориальных претензий к Украине, Беларуси и Литве, признание и поддержка их независимости и суверенитета для ограничения российской экспансии – Reform.news)… Поэтому смело могу сказать, что за время работы над этой книгой и рефлексией по поводу польско-беларусских отношений я совершенно иначе начал смотреть на польскую политику, на её принципы и мотивацию акторов.
– И вы, и ваш соавтор Павел Барковский события 2020 года в Беларуси называете революцией. Не протестом, не бунтом – а революцией. Но ведь смены власти или политических перемен на деле не произошло. Почему вы называете это революцией?
– Наверное, это и есть главный вопрос, на который мы пытаемся найти ответ в этой книге. И не только в книге. В Польше до сих пор не закончена дискуссия насчёт того, была ли революция «Солидарности» 1989 года революцией. Мягко говоря, на этот счёт существуют вполне обоснованные сомнения. Одним из наиболее авторитетных исследователей в области исторической социологии является Чарльз Тилли. В своих работах он анализирует революционные события в Европе от 1492 года до наших дней. И с его точки зрения события 1989 года в Польше не были революцией. Можно предположить, что с его точки зрения беларусская революция 2020 года тем более не была революцией. C другой стороны, точкой отсчёта в концепции Тилли называется сильный общественный перелом, когда потенциал перемен и стремление к переменам чрезвычайно сильны. Обычно в таких ситуациях происходит какой-то бунт, затем революционные события и, в конце концов, победа революции с осязаемыми результатами. Но существуют ситуации, когда этот потенциал не находит подходящего выхода. Тут мы имеем дело с длящейся революционной ситуацией: в котле постоянно что-то варится, что-то булькает, а наружу не выходит, но если посмотреть на это с чуть большего временного отдаления, то можно сказать, что именно то, что там происходило под крышкой, привело к тому, что ситуация изменилась.
В этом плане революция «Солидарности» является хорошим примером. Вначале это действительно были революционные события, с массовыми уличными протестами, противостоянием и перспективой победы. Но потом революционное движение было разбито, были годы военного положения, огромного разочарования, а потом была победа. Причём эта победа была совершенно не зрелищной: ни демонстраций, ни костров, ни баррикад: какой-то диалог, Круглый стол, разговоры, странная схема с частично свободными выборами… Что это за революция вообще?! Какой-то заговор элит… Но опять же, если посмотреть с нынешней отдалённой перспективы на то, что тогда произошло и как оно повлияло на нашу страну и на наше общество, то не возникает ни малейших сомнений, что это были революционные события. В этом смысле события 2020 года хотя бы in spero можно назвать революцией, рассчитывая на то, что она будет иметь успешное завершение.
С другой стороны, в ходе знакомства с другими рефлексиями и попытками морально-философского осмысления значения революции «Солидарности»… Юзеф Тишнер, которого называют капелланом «Солидарности», написал книгу «Этика «Солидарности» – это сборник статей, которые он писал в ходе революции. Сразу после регистрации профсоюза «Солидарность», когда стало ясно, что революция набирает темп, он написал статью, в которой высказал тезис о том, что настоящая революция – это всегда революция духа.
Он писал, что революция вообще не имеет отношения к политике, а значение имеет лишь изменение сознания. Если продолжать его мысль, то можно также предположить, что революция также не должна быть кровавой – цель революции в том, чтобы взять на себя ответственность, а не в том, чтобы плодить новый террор. Понятно, что он опирается в основном на религиозную аргументацию и писал о том, чего на тот момент опасался. Но мне кажется, именно этот перелом произошёл в Беларуси. Поэтому для меня фотографии, на которых видно, что люди снимают обувь перед тем, чтобы стать на лавку, являются символом того, что беларусская революция была, быть может, более аутентичной, чем любая другая, которая больше похожа на революцию, но таковой не является. В Беларуси действительно произошла революция сознания.
– Многие мои собеседники выражают скепсис по поводу параллелей между ситуациями в Польше и Беларуси. Ведь даже во времена военного положения в Польше действовали подпольные оппозиционные структуры, подпольное государство. В Беларуси этого нет, нет Збигнева Бжезинского и нет беларуса во главе Ватикана… Трудно предположить, чтобы закатав всё в асфальт, беларусские власти вдруг захотели начать диалог.
– Сравнивая эти два явления, я бы обратился к песне Яцека Кочмарского «Стены рухнут». Эта песня имеет огромное значение одновременно и для революции «Солидарности», и для беларусской революции. Безусловно, в нынешней ситуации беларусские демсилы видят перед собой только стены. Трудно в этой ситуации увидеть хотя бы решётку, чтобы попытаться её выломать, да и за стеной тоже отсутствуют многие элементы, которые сделали возможной польскую революцию. Всё же перед беларусской революцией стоят куда более сложные задачи. Польская революция была общенародной, потому что все – и во власти, и в оппозиции понимали, какую роль играет Россия, и борьба шла лишь за то, чтобы назвать вещи своими именами и занять независимую позицию, которую Польша занимала исторически. Была объединяющая роль католического костёла. Перед поляками совершенно не стояло вопроса самоидентификации – все учились в школах с польским языком и изучали историю Польши…
В беларусском случае сам факт существования политического союза с Россией ставит под сомнение возможность сценария бархатной революции и мирного разделения, как это было в случае Чехословакии, когда стороны спокойно сели за стол и открыто поговорили о том, что кому выгодно, и как лучше сделать. Поэтому я не знаю, можно ли рассматривать шансы беларусской революции в отрыве от того, что будет происходить в России. Без ослабления России вряд ли стоит ожидать, рассчитывать и даже просто хотеть беларусской революции. Ведь это может моментально привести к тому, что ситуация начнёт развиваться по украинскому сценарию. Возможно – даже жёстче и быстрее, учитывая географические реалии и близость российского и беларусского режимов. В любом случае, последствия могли бы быть похожими на те, что мы видим в Украине. И только демократизация или ослабление России открыли бы окно возможностей для успеха революции в Беларуси.
– В чём вы видите главные феномены беларусской революции?
– Наверное, люди, которые жили в Беларуси, ощущали, что существует какая-то напряжённость, что растёт неудовлетворённость людей существующим положением. Люди помнили о протестах в связи с предыдущими выборами. Поэтому, наверное, могли ожидать каких-то событий. Но внешне Беларусь воспринималась как страна, которая вполне комфортно ощущала себя в близких отношениях с Россией. Многие люди черпают выгоды из этого положения, с экономикой было всё в порядке, и трудно было понять, откуда там взяться существенному революционному потенциалу. Многие эксперты тут и в других странах уверенно говорили, что выборы пройдут спокойно, и Лукашенко без особых проблем сможет обеспечить себе переизбрание. Но внезапно оказалось, что для беларусов имели значение и другие вещи, и за счёт этого революционный потенциал оказался огромным. Вторым феноменом я бы назвал мирный характер революции, который подчёркивали абсолютно все журналисты и наблюдатели. Это совершенно нетипично для этого региона, и в связи с этим многие заговорили о Беларуси как о стране Балтии или даже части Скандинавской культуры. Ведь до этого Беларусь полностью не использовала потенциал даже такой ограниченной программы как Восточное Партнёрство, а оказалось, что ментально она намного ближе к членству в Европейском Союзе или, по крайней мере, к началу движения по этому пути, чем другие страны Восточного Партнёрства.
Конечно, в нынешней ситуации трудно найти место для оптимизма, но я часто вспоминаю Юлиуша Мерошевского, который в 1975 году писал, что в Европе все говорили о Чехословакии, о том, что там витает сильный дух демократической революции, при этом о Польше никто не говорил, словно поляки молчали потому, что им нечего сказать, а не потому, что им нельзя говорить. Через год после того, как были написаны эти строки, вспыхнули протесты в Радоме, которые показали всему миру, что не так всё гладко у коммунистов в Польше. Через два года Кароль Войтыла стал Папой Римским, потом была создана «Солидарность», и всё очень быстро изменилось. Примерно с этой перспективы я смотрю на ситуацию в Беларуси. Беларусам есть, что сказать, но пока нельзя говорить. Никто не знает, что они скажут, когда такая возможность возникнет.
Ещё одна параллель с той ситуацией заключается в том, что Мерошевски жил в эмиграции, писал для эмигрантов и говорил о том, что революция произойдёт в Польше, а не в эмиграции. Но сегодня мы уже знаем, что польская эмиграция сделала не только для революции, но и для Польши. Это и месячник «Культура» (издание, выходившее в Париже с 1947 по 2000 год под руководством Ежи Гедройца. Журнал был интеллектуальным центром польской эмиграции – Reform.news), и планы реформ, политические конструкции, международные отношения, разрешение конфликтных ситуаций с соседними странами… Это поразительно! Когда читаю эмигрантские тексты 1950-х – 1980-х годов, у меня иногда складывается впечатление, что мы тут в Польше играем в каком-то спектакле, для которого кто-то уже написал сценарий и продумал наперёд всё то, с чем мы будем сталкиваться. Роль эмиграции оказалась огромной для последующей жизни и становления Польши, но не стоит преувеличивать этой роли собственно в революции. Революция происходит внутри страны, а не вне её. В этом тоже состоит урок для беларусской диаспоры.
– Что еще может сделать диаспора?
– Прежде всего диаспора – это огромный шанс для страны. Польская национальная идентичность в значительной степени была выработана именно в эмигрантских кругах в XIX веке. Вспомнить хотя бы Адама Мицкевича, который значительную часть жизни жил и работал в эмиграции… Диаспора может сыграть важнейшую роль в формировании беларусской идентичности, разработки плана реформ и создания демократических институтов. Конечно, со временем разделение между людьми, которые остались в стране, и которые вынуждены были уехать, будет усиливаться, но возможности того, что может сделать диаспора, намного сильнее, чем отрицательные стороны.
Еще одной важной функцией беларусской диаспоры будет её роль в выстраивании будущих отношений между Беларусью и Польшей. В этом направлении уже многое сделано, и мы намного больше знаем друг о друге и гораздо лучше понимаем друг друга. Когда я первый раз ехал в Беларусь в начале 2000-х, я ехал туда с каким-то огромным багажом стереотипов. Мы проезжали границу ночью, я проснулся около полуночи от смены колёс и голосов за окном, говоривших по-русски. Мне первым делом вспомнилась книга Юзефа Чапского «На бесчеловечной земле» (польский художник, писатель, публицист, ветеран Второй мировой войны, узник ГУЛАГа, деятель диаспоры – Reform.news). Уже попав в Минск, я увидел, насколько это современный динамичный город, который, несомненно, является частью Европы, а не той самой бесчеловечной земли.
Я рад, что мне представилась возможность поехать и собственными глазами увидеть, что беларусы – это европейский народ. Большинство поляков и раньше не были в Беларуси, а теперь шансы на это вовсе минимальны. Но благодаря тому, что в Польше оказалось очень много беларусов, между нашими народами будут устанавливаться связи. Конечно, трагично, что эта наиболее креативная ищущая свободомыслящая часть беларусского общества не нашла для себя места в Беларуси под руководством Лукашенко. Это существенно обескровит страну. Это множество личных трагедий, когда люди не могут вернуться домой и обнять родных. Но многие вещи, многие процессы лучше видятся и осознаются со стороны. Когда живёшь в другой стране, получаешь гораздо больше опыта, много видишь, много сравниваешь. В диаспоре создаётся то, что через какое-то время очень пригодится Беларуси.
– Мы достаточно хорошо понимаем, чего хотели родители и деды с бабушками участников беларусской революции в 1994-м, когда голосовали за Лукашенко – они хотели, чтобы было как в Советском Союзе, только лучше. События 2020 года хорошо показали, что беларусы больше не хотят этого. Можно ли говорить о том, чего они хотят?
– Ситуация, когда революционеры не очень хорошо понимают, чего они хотят, не так уж редка. У нас тоже было так. Например, в ходе соглашений Круглого стола 1989 года были достигнуты договорённости, согласно которым коммунисты сохраняли власть. 65% мест в Сейме были по-прежнему зарезервированы за ними, а частично свободные выборы касались лишь 35% мест, которые могли занять оппозиционеры. Хотели ли они взять всю власть и принять на себя ответственность за большую страну, в политическом кризисе и со сложной экономической ситуацией? Получается, нет. Потом уже по результатам первых частично свободных выборов 4 июня 1989 года оказалось, что демократические силы имеют такую поддержку в обществе, что не только возможно, а просто необходимо создание собственного правительства и возложение на себя ответственности за будущее страны. В каком-то смысле оппозиция была к этому не готова и не имела готовых решений. Я хорошо помню состояние некоторого шока от того, что вот, оно уже происходит, и теперь мы тут взрослые. С другой стороны, прошел месяц, второй, распределены должности в министерствах, оказалось, что есть видение, есть обдуманные и проработанные решения, которые можно внедрять в масштабах страны… Оказалось, что и коммунисты еще в 1970-х и 1980-х понимали, что действующая конституция не позволяет стране развиваться, что необходима определённая демократизация, и прорабатывали меры по проведению реформ. Оказалось, что нужно просто отменить ведущую роль коммунистической партии и провести всеобщие демократические выборы, и всё это становится возможным.
То, что в ходе революции 2020 года не была продемонстрирована готовность взять ситуацию под контроль и готовность ответственно управлять страной, абсолютно не значит, что это не могло произойти одномоментно. Ведь мы видели прекрасные примеры самоорганизации на местном уровне в Беларуси и помним, как многие функции на себя очень органично взяло местное самоуправление в Польше. Когда люди на местах готовы брать ответственность за свои сообщества, новые законы, принимаемые на национальном уровне, ложатся на очень благодатную почву.
– В 2020-м была не первая попытка добиться демократических перемен и направить Беларусь по европейскому пути развития. Можно вспомнить и 2010, и 2006, попытки демократического меньшинства в начале 1990-х, в 1918-м… Каждый раз эти попытки терпели неудачу по той или иной причине. Может быть, пора смириться, что эта часть суши не приспособлена для демократии?
– Вопрос ценностного выбора и того, что понимать под словом «свобода», стоит перед любым обществом. Везде идут дискуссии о том, каким должен быть контракт между обществом и государством, насколько широко должна распространяться власть государства, насколько высоки должны быть налоги, какой частью прав должны поступиться люди взамен за то, что государство гарантирует им безопасность. Вы сами в нашем предыдущем разговоре упоминали камеры наблюдения, которые беларусы за свои деньги ставили у себя в лифтах, подъездах и дворах ради своего комфорта и безопасности, а затем эти камеры использовались для преследования участников протестов… Это вопрос ценностей и вопрос выбора: насколько доверять государству и что ему вверять.
В Польше практически ровно 50% общества решительно привержены демократическим ценностям и политике единой Европы. Другие 50% тоже декларируют приверженность Европе, но отказывают другой половине в праве называться польскими патриотами, естественно, объявляя патриотами себя. Нет также единого отношения к России. Понятно, что сейчас – на фоне нападения России на Украину и других событий – между Россией как страной и российским империализмом, по сути, поставлен знак равенства. Но это если говорить о политическом классе. А недавно я ехал в такси, и таксист мне говорит: «А чего все прицепились к этой России? Люди всегда договорятся между собой. И с Россией можно договориться и выгодно сотрудничать». И таких людей хватает, и они тоже голосуют за своих политиков. Просто эти политики пока стесняются так говорить. Это слишком не популярно, потому что определение польского патриотизма достаточно выразительно построено на противостоянии российскому империализму, но это не значит, что у нас нет пророссийских политиков. Это вопросы, по которым у поляков существуют диаметрально противоположные взгляды, и их носители совершенно непримиримо настроены в отношении друг друга. Да, наши политики друг друга не убивают и не сажают в тюрьмы своих противников, как это происходит в Беларуси, но и у нас такое было раньше.
В нормальных условиях построение национальной самоидентификации у граждан берёт на себя государство. Это начинается со всеобщего школьного образования, печати значимых произведений большими тиражами, лекций в школах, изучения истории, формирования приемлемой для всех этической рамки отношений государства и общества. И даже в этих условиях значимые изменения наступают через одно-два поколения. В беларусских условиях система образования никогда не включала даже изучения возможности европейского выбора. Даже изучение беларусского языка является проблемой. Но в 2020 году мы увидели, насколько силён запрос на эти ценности в беларусском обществе. Но вызовы перед их носителями в Беларуси и в беларусской эмиграции стоят огромные…
Хотя, знаете, и перед европейским проектом и шире, западным проектом стоят сейчас серьёзные вызовы. Европейской политике не хватает единства, зато нет недостатка в лицемерии: особенно в отношении ситуации на Ближнем Востоке или войны в Украине. Выдаётся множество пустых обещаний, не исполняются взятые на себя обязательства. Временами этот политический проект и сам выглядит совершенно непривлекательно даже для тех, кто в него верит. Но вера в права человека, в право человека на самоидентификацию, на самоуправление, на правовое государство, которое защищает гражданина от произвола властей, олигархов или бандитов, переодетых в политиков, по-прежнему сильна и позволяет западному политическому проекту сохраняться, несмотря на все проблемы и пробуксовки. Несмотря ни на что история движется в этом направлении. Несмотря на все проблемы демократического проекта никто не скажет, что будущее за иерархическим государством, которое отрицает любые права человека и гражданские права.
– Вы говорили о мирном характере протеста. Это как раз то, за что многие критиковали и до сих пор критикуют Светлану Тихановскую и других лидеров протеста и утверждают, что именно отказ от насильственных действий стал причиной поражения революции. Что бы вы сказали таким людям?
– В Польше до сих пор идёт эта дискуссия. Есть книжка Ярослава Рымкевича «Повешение» (автор пишет о казни участников восстания 1863 года и говорит о том, что польская свобода всегда покупалась кровью, жертвой и решимостью, а не переговорами и компромиссами, в чём многие видят критику соглашений Круглого стола 1989 года – Reform.news), есть течение, которое считает, что польская революция должна была быть, не скажу, более кровавой, но иметь более серьёзные последствия для тех, кто подавлял свободу в прошлом… Но в контексте беларусской революции важнейшее значение имел именно тот эмоциональный перелом, когда демократические силы выразили стремление принять на себя ответственность за страну, сделать ставку на переговоры и мирный транзит власти. Именно это даёт мне надежду на отложенную победу революции в будущем.
Это моральное превосходство было бы существенно подорвано, если бы протестующие прибегли даже к символическим актам серьёзного насилия. Это бы привело к значительно большему количеству жертв и существенно повысило бы риск непосредственного вмешательства России. Кроме того, число сторонников Лукашенко также не нулевое. Это значительная часть общества. Насильственный протест привёл бы к ещё большему расколу в обществе. В любом случае на этот вопрос беларусы должны дать ответ сами. Но я как внешний наблюдатель не вижу каких-то положительных последствий для революционного процесса от перехода к насильственному протесту в той ситуации.
– Трудно представить, что раскол мог быть глубже. Пока выглядит, что даже в случае каких-то позитивных перемен разным группам беларусов будет трудно жить вместе в одной стране…
– Мы же в Польше как-то живём… Мы живём в одной стране, хотя смотрим разные телеканалы. Уже этого достаточно, чтобы трудно было договориться о чём-то. Как вы знаете, недавно у нас были президентские выборы. Сторонникам Рафала Тшасковского очень трудно разговаривать с избирателями Навроцкого. Недавно мы с товарищами, с которыми учились в лицее, проводили большую встречу выпускников. Много лет, и даже ещё пару лет назад туда приходили все и отлично проводили время. А сейчас уже возникают разговорчики: «Может, этого не будем звать, потому что мы знаем, за кого он голосовал…» А ведь мы учились в одной школе, читали одни книги…
Конечно, у тех беларусов, кто участвовал в протестах, кто поддерживал Лукашенко, кто уехал, а кто остался – будет по итогу очень разный опыт, будут разные взгляды и разные ценности. В полный рост встанет вопрос авторационализации, когда каждая группа и каждый человек будут уверены в том, что именно они были правы и сделали правильный выбор. Они смогут убедительно объяснить, почему поступали так, а не иначе… Вопрос в том, удастся ли как в Польше создать общую публичную сферу и организовать публичное пространство. Потому что политика – это искусство жизни многих во множестве, жизни вместе во многообразии.
Разделы создавать очень просто, но не будем же мы Польшу делить по партийному принципу: тут живут те, кто за Право и Справедливость, тут – Гражданская Коалиция, тут – кто-то ещё… Нам кое-как удалось создать общее пространство, хотя не скажу, что польский опыт внушает много оптимизма. Удастся ли построить общее публичное поле в Беларуси и сколько лет на это уйдёт… Не знаю, но хочется верить, что получится. Без оптимизма тяжело жить.
