Акция протеста съемочной группы украинского фильма «Видение бабочки» в Каннах. Фото: ЕРА.
Канны «в тени войны» — такую тему Reform.by обозначил своим респондентам по следам прошедшего фестиваля.
В этом году в одном из самых престижных киносмотров мира принимали участие три представителя беларусского киносообщества: режиссерка фильмов «II», «Граф в апельсинах» Влада Сенькова, режиссерка короткометражной картины «MAY BEE» Вероника Бондарович (буквально вчера лента Вероники получила награду Best short documentary на Международном кинофестивале MasterDoc), а также киноаналитик, экс-программный директор кинофестиваля «Лістапад» Игорь Сукманов.
Так открыты ли двери мировой киноиндустрии для беларусских кинематографистов? Поддержал ли Каннский фестиваль Украину и украинский кинематограф? Самые яркие киновпечатления? Интервью с кинопрофессионалами базировались на трех главных вопросах, но не обходили стороной и другие аспекты.
Влада Сенькова присутствовала на 75-м Каннском фестивале как участница престижной программы для сценаристов из Центральной и Восточной Европы, организованной Польским киноинститутом, — ScripTeast Workshops. Вместе с соавторкой сценария Ларисой Олейник режиссерка таких фильмов как «Граф в апельсинах», «II», «From the great height» работала над своим новым проектом «Юрки» («Yurki»). Продвижению проекта и было посвящено пребывание кинематографистки в Каннах. Как говорит наша визави, «если ты из Беларуси — расслабляться не приходится». Это была безумная гонка, которая занимала все время.
— Честно говоря, сложно сказать, открыты ли Канны к беларусам, — делится Влада Сенькова. — Потому что, по сути, беларусов в Каннах нет. Они как-то вне поля зрения. Что касается нас, то мы участвовали в программе ScripTeast Workshops с антивоенным сценарием — мой фильм будет про солдат, которые бежали из Армии; к нам зарубежные кинематографисты были открыты.
Случаи дискриминации? Был один. Когда мы пришли в международную кинодеревню и стали ходить, посещать национальные павильоны. Пришли в литовский павильон, представились, и я попросила список продюсеров для возможной коллаборации. На это получила такой ответ: «Я, конечно, дам вам список продюсеров, но не знаю, никто с Беларусью сейчас работать не захочет». Этот ответ, признаться, меня страшно выбесил. Можно, конечно, посыпать голову пеплом, но это работает против нас. Такое отношение к беларусам говорит лишь о плохой осведомленности о том, что происходило в Беларуси в 2020-ом. И это несправедливо. Я очень разозлилась.
Но, подчеркну, что это был единственный инцидент на фестивале, в целом к нам относились хорошо. И поддерживали на программе для сценаристов. В принципе, у многих западных кинематографистов есть непонимание того, что у нас тут происходит. И приходилось восполнять пробелы.
— Признаться, очень переживала, как пройдет наша встреча с украинскими кинематографистами. Но коллеги были очень рады нас видеть. Они прекрасно понимают ситуацию, в которой мы находимся.
Эмпатии к Украине на фестивале, по моему мнению, было очень много: значки, флаги… Сильный бан идет русских кинематографистов. Вплоть до того, что просят русских не приглашать на вечеринки. Понятно, что такое отношение исходит не от всех, от единиц, но предложение, что называется, «проходит».
К сожалению, не удалось посмотреть украинские ленты на смотре, но я уверена, что они очень хорошие. В Канны попасть очень сложно, и я рада, что украинские режиссеры получили эту площадку.
— Их не много. Я видела всего два фильма — португальский «Restos do vento» («Remains of the wind»), который мне не понравился, и румынский «R.M.N.» Кристиана Мунджиу. Последняя картина Мунджиу показалась мне, я бы сказала, too much, но в фильме были шедевральные сцены, которые поразили меня режиссерской смелостью.
В целом насладиться в полной мере атмосферой Канн не получилось. Я даже искупалась только за час до отъезда. И прямо в одежде (смеется). Не было времени на развлечения. Все потому, что мы из Беларуси, поэтому с первого дня и до последнего я искала бюджет на свое кино.
Еще до войны в Украине, отмечу, положение беларусских кинематографистов было не очень. На всех международных индустриальных мероприятиях вечно ощущаешь себя «оборванцем». Условно говоря, у всех есть «мама» — государство, национальный кинофонд, который дает тебе деньги на еду и шмотки (в нашем случае на кино), а у нас «мама» занята другим. Не до тебя ей. И когда спрашивают про начальный капитал на встречах (а по правилам первый взнос в твой кинопроект делает твоя страна), — то разводишь руками. Его нет. «Мамка» — загуляла. А потом на эту ситуацию накладывается еще и война в Украине — и тебе становится, так скажем, уже совсем не хорошо.
Поэтому в этом ключе на вопрос, когда зрители увидят мой новой проект на экране, — ответить пока особо нечего. Не исключено, что, как всегда, все поиски финансов закончатся тем, что будем снимать фильм без бюджета (смеется). Но пока надежда на то, что что-то получится есть, будем бороться.
Молодая режиссерка Вероника Бондарович аккредитовалась на Каннский кинофестиваль, чтобы продвинуть свою последнюю короткометражную картину «MAY BEE» и, как говорит девушка, «поднакопить вдохновения». А еще Вероника находит возможности и людей, чтобы питчить (рассказывать, продвигать) свой новый проект, идея которого только приобретает форму.
— Я сейчас увлеклась телесными практиками, и мой будущий фильм будет на эту тему. Это кино про чувствование, про любовь, про то, что наше тело — это отпечаток нашей жизни. Поэтическая картина. Не знаю, как все получится по итогу, но идея фильма родилась благодаря встрече с одним интересным человеком необычной профессии. С этого, возможно, я и хотела бы начать ленту. Пока рабочее название моего проекта — «In the body».
— Честно говоря, этот год у меня выдался очень тяжелым (как и у нас всех). Но я решила, что пора, наконец, сделать свою мечту реальностью, и очутилась здесь, в Каннах. В первую очередь, приехала за вдохновением, но также и поработать. Нетворкинг, знакомства, общение, новые коллаборации — для нас, кинематографистов, это очень важно. Плюс я сейчас разбираюсь в себе, что мне близко. Канны в этом отношении очень помогли.
С кем удалось познакомиться? Я бы сказала, что встречи случались на каждом шагу, — и это были удивительные люди. Например, я познакомилась с режиссеркой из Доминиканской Республики, — и мы договорились посотрудничать. Встретила австралийского продюсера, — и у меня появилась перспектива дальнейшей дистрибуции моего последнего фильма «MAY BEE». Разговорилась с голливудским продюсером, который работал с Джеки Чаном и Арнольдом Шварценеггером, — обменялись контактами. Признаться, я не была аккредитована на Индустриальной платформе фестиваля, но ничто не мешало мне действовать самостоятельно. Канны предоставляют достаточно возможностей, чтобы выстроить связи, найти партнёров, «закинуть удочку». И я окунулась в эту стихию — свой новый проект, считай, питчила на этих самых разных встречах и в самых разных местах (смеется). Для меня ценна реакция людей, и так я понимаю, куда и как могу двигаться дальше.
Познакомилась с двумя американскими кинематографистами с беларусскими корнями, которые охотно рассказали о своих проектах на фестивале — PJ Letofsky, Wendy White. Удивительно, но вот обнаруживаешь таких людей!
Чувствовала ли дискриминацию, что я беларуска? На самом деле для многих людей я была первым представителем Беларуси, с которым они познакомились. Я поясняла, рассказывала о нашей ситуации, чувствовала себя таким посланником, — и для многих информация стала открытием. Люди воспринимали все абсолютно адекватно — большинство открыты. Один раз только услышала в свой адрес негатив, но этот человек был «навеселе».
Страха было больше, чем все оказалось на самом деле. Более того, я встретила на фестивале свою украинскую коллегу, и мы вместе сходили с ней на показы. Очень хорошо провели время.
— Очень понравился фильм Валерии Бруни Тедески «Forever young». Это тот случай, когда на кино реагируешь не на рациональном, а подсознательном уровне — реагируешь телом. Для меня картина вышла настолько моей, что мотивировала на дальнейшие проекты и придала форму моей будущей ленте.
Что касается мероприятий, то на первом месте, бесспорно, пресс-конференция с Гильермо дель Торо — она стала для меня настоящим мастер-классом. Это был откровенный разговор про магию кино, волшебство, про то, почему мы все здесь собрались. Гильермо дель Торо говорил о том, что кино — это про эмпатию и понимание чувств другого человека. Я с этим абсолютно согласна. Также режиссер в своих высказываниях поддержал молодежь, — и это тоже были очень важные слова, которые тронули меня до глубины души.
Киноаналитик и экс-программный директор ММКФ «Лістапад» Игорь Сукманов уже с прошлого года работает в команде Одесского международного кинофестиваля. (Специалиста пригласили в Украину сразу после ликвидации минской компании «Арт Корпорейшн», которая занималась организацией «Лістапада» до 2020 года). Поэтому не удивительно, что в Каннах Игорь представлял интересы украинского кинофорума и активно продвигал Одесский фестиваль, который в этом году будет работать на разных площадках.
К слову, 75-й Каннский киносмотр стал для Игоря Сукманова юбилейным — это его двадцатый визит в Канны, на «кинематографический Олимп» в качестве кинокритика и кинопрофессионала.
— Представителем какой индустрии я сейчас себя ощущаю? Ответил бы так — представителем кинематографического братства, фестивального движения, профессионалом вне национальных знаков отличия. В этом смысле Канны — это корабль, на котором мы все плывем, и то чувство солидарности, которое я здесь испытал, бесценно. В течение двух недель встречи и разговоры, в которых принимал участие, зачастую касались войны с Украиной, — все это послужило важной моральной поддержкой.
Это касается и Одесского кинофестиваля. Летом кинофорум в его классическом формате не состоится. Но многие международные киносмотры протянули нам руку помощи, и поэтому до конца года фестиваль будет проходить на разных площадках — в Норвегии, Чехии, Польше, Приштине… Следите за новостями.
— Каннский фестиваль достаточно активно поддержал Украину. Было много индустриальных событий — работа украинского павильона. И присутствие украинского кино во всех параллельных программах и секциях. И выступление Владимира Зеленского на открытии. И значки в поддержку Украины… Все было.
И также состоялись дебаты вокруг бойкота российского кино.
Выступление Кирилла Серебренникова на пресс-конференции по случаю участия его фильма «Жена Чайковского» в основном конкурсе вызвало бурю споров — об ответственности художника, его гражданской позиции в критические политические моменты в истории. Его высказывания сакцентировали внимание на том, что за спиной режиссера стоит если не государство, то олигархические круги России. Все это не осталось незамеченным и вызвало недовольство части каннского культурного истеблишмента.
И, будучи в центре этого шума и ярости, Каннский фестиваль тем не менее пожелал остаться над ситуацией. Эта позиция вызвала свои сложности.
— В этом году у меня юбилей — я двадцать лет езжу на Каннский кинофестиваль. И все эти годы на вопрос «как сейчас поступать беларусским кинематографистам?», отвечаю: «ездить, ездить и ездить». Находить средства, возможности для участия. Потому что «так закаляется сталь», так формируется кинематографическое сообщество.
Канны — это Вавилон, пребывание в котором может ничего не дать, а может дать очень много. Как и во все времена здесь талант и определенная сметливость делают свое дело. В этом плане нет дополнительных препон, но и нет дополнительных преференций. Подчеркну, что для беларусского независимого кинематографа вхождение в эту систему просто жизненно необходимо. Чем больше кинематографист будет проявлять активность, продвигать, защищать свой проект, тем больше у него шансов. Двери для беларусов на этом фестивале не были закрыты.
Не захлопнулись они и для российской киноиндустрии. Да, был закрыт путь для представителей прогосударственного официального сектора кино, но не для независимого. В Каннах продолжаются дебаты о необходимости и поддержке определенного круга истеблишмента — творческих талантливых людей. Другое дело, что эти талантливые люди сегодня должны иметь четкую жизненную и гражданскую позицию. В условиях войны и мира они должны сделать выбор.
— Позиция Украины обоснована и правомерна. Пока идут боевые действия, страдают люди, пока разрушительная машина смерти продолжает работать, искать какие-то нюансы, тонкости, оправдания, на мой взгляд, невозможно.
— Просмотрев программу фестиваля, могу сказать, что нынешнее состояние «V.I.P -киноклуба» не работает на будущее кино. Во многом это был достаточно средний уровень — не лучшие работы мастеров. И большие имена, которые были заявлены в основном конкурсе, свой Монблан уже достигли и, увы, не смогли его преодолеть.
В этом плане хочется подогнать мировой кинематограф под рамки нового времени. Поэтому что сейчас, после того, что случилось, есть четкое понимание того, что как жили вчера, сегодня уже жить невозможно. Ни жить, ни мыслить. А по версии Канн получается, что мир еще не адаптировался к новой ситуации. Все ужасы войны, напряжение не захватывают умы людей, и соответственно определенный радикализм, который предлагает пересмотреть правила игры в этом мире, достаточно индифферентно воспринимается мировой киноэлитой.
И жюри, потеряв за последние годы свой интеллектуальный флагман, к сожалению, ориентируется на более популистскую сторону медали. Красные дорожки, красивые наряды, касса, сборы картин затмевают потребность в осмыслении реальности. Отсюда и результаты — нынешние победители уступают своим предшественникам.
— Я очень ждал эту картину — «Triangle of Sadness» («Треугольник печали») Рубена Эстлунда. И испытал разочарование. В этой ленте шведский режиссер попытался показать человечество с более радикальной, карикатурной стороны. Но сделать это сатирически более остро, чем в его предыдущих картинах, не удалось. Нужно отдать должное: в фильме есть очень смешные моменты. Но Эстлунд по природе своей человек не злой. Он — режиссер с большой душой, и, к сожалению, для этого проекта это оказалось большим минусом.
Фильм — о корабле дураков, но в ситуации, когда мир расколот на две части, здесь не может быть оправдательных нюансов. Если происходит конфликт, то этот конфликт должен быть доведен до своего кардинального разрешения. А Эстлунд в этом плане до финального радикализма дойти не может. И в результате получается такая «манная каша»: с одной стороны, смешно, а с другой — невнятно. Найти драматическую балансировку, чтобы это имело хичкоковскую паузу, к сожалению, не получилось.
— Для меня на фестивале было два выдающихся фильма. Это картина Кристиана Мунджиу «R.M.N.» и лента «Pacifiction» («Умиротворение») Альберта Серра. Эти две работы, на мой взгляд, абсолютно точно сформулировали то, что сейчас происходит в мире, и сделали это на высочайшем художественном уровне.
Скажем, картина испанца Альберта Серра «Pacifiction» постаралась на физическом уровне объяснить что значит жить в ситуации, когда неизбежность войны, глобальной катастрофы подменяется «умиротворением», подменяется попытками не замечать и не видеть. Все, что мы пережили в последнее время, Серра показывает на феноменальном уровне режиссерского мастерства. Мне очень жаль, что ни эта работа, ни фильм Кристиана Мунджиу не были поняты жюри.
Еще не могу не упомянуть и ленту Дэвида Кроненберга «Crimes of the Future» («Преступления будущего»), которая показалась мне очень символичной. Это фантастическое кино, а ля боди-хоррор, который на самом деле объясняет что представляет собой 75-ый Каннский кинофорум по своей программе. Это картина о будущем, в котором люди в отсутствии такого понятия, как эмпатия, пытаются в какой-то степени творчески развиваться. И, к сожалению, голые, ходульные схемы, которые считаются модными, тенденциозными, подменяют собой подлинное искусство и боль.
— Интерес к нему на фестивале был очень высокий. И хочу добавить, что «Памфир» Дмитрия Сухолиткого-Собчука, к которому наблюдался повышенный ажиотаж, и «Виденья бабочки» Максима Наконечного, который был показан в программе «Особый взгляд», несомненно, отображали политическую повестку, но также работали на новацию киноязыка и свежесть взгляда, на новые имена, в которых Каннский киносмотр очень и очень нуждается.
«Памфир» Дмитрия Сухолиткого-Собчука — это самобытный, яркий, дерзкий дебют, который позволил открыть вселенную Западной Украины. Подобных характеров, типажей мы давно не встречали на экране. Лента — пиршество фантазии на тему реальности. Пиршество национальной колористики. Лента с потрясающей энергетикой, и не случайно она вызвала большой интерес у публики.
«Видение бабочки» Максима Наконечного — это уже драматическая картина, обращенная к нынешней трагедии Украины. Фильм-нарыв, беспощадный и к своим героям, и к зрителю. Фильм, который заглядывает в бездну. И кино это сделано молодым, талантливым человеком, испытывающим ту самую боль, которой не хватает западному кинематографу.
Как оказалось, кино Запада, исходя из программы Канн, — формально совершенно, но лишено персонального чувства сопричастности.