ВОПРОС: Правда ли, что беларусы подвержены «комплексу тюрьмы»?
ОТВЕТ: Cемейный статус беларусов и тюрьмы — «в отношениях», но всё сложно.
«Успокойся, малыш… Девочка обиделась…» Цитаты пресс-секретаря МВД Константина Шалькевича из фейсбучного спора с известным блогером Антоном Мотолько по поводу избиения подростка в минском метро вызвали негодование у блогосферы. Скандал вышел за рамки Фейсбука и выплеснулся на страницы беларусских интернет-СМИ.
Очевидно, возмутило беларусов не панибратское обращение представителя силового ведомства, а блатной «душок» его манеры общения. В Беларуси никому не нужно объяснять, что такие намеки в воровской среде означают желание «опустить» собеседника. Поэтому слышать «феню» от того, кто по службе обязан бороться с криминалом, странно вдвойне. Странно лишь на первый взгляд.
Скандал с цитатами пресс-секретаря МВД стал логичным продолжением поста режиссёра и директора Belarus Free Theatre Николая Халезина об «опущенном обществе». Николай написал о нетолерантности беларусов и стигме «лагерного» влияния в нашей стране.
«Пожалуй, одна из самых болезненных ран, которую нынешняя власть нанесла беларусскому обществу — комплекс тюрьмы».
Николай Халезин считает, что немалую роль в укреплении тюремной эстетики играет демократическая оппозиция, которая массово прошла через тюрьмы и зоны. Открытая гомофобия, как наследие тюремного опыта, оправдывается нежеланием попасть в число «опущенных». Похожая логика может работать и у представителей силовых структур.
В Беларуси «Владимирский централ» одинаково любят по обе стороны решетки и, как некогда пророчески написал российский писатель Сергей Довлатов в сборнике рассказов «Зона»:
«Почти любой заключенный годился на роль охранника. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы».
Николай Халезин не понаслышке знает о беларусском обществе, хотя уже долгое время живёт в вынужденной эмиграции в Лондоне и постоянно гастролирует по всему миру. Он — один из немногих представителей современного беларусского шоубиза (если не единственный), кому удалось наш культурный контекст вывести на действительно глобальный уровень. При этом Халезин не только не отказался от своей связи с Беларусью после того, как сделал свой театральный проект постоянным героем The Guardian и The New York Times, но и привлёк к проблемам современной Беларуси внимание Ай Вэй Вэя, Джуда Лоу, Сиенны Миллер, Кевина Спейси и других мировых селебрити.
В ответ на нашу просьбу прокомментировать мысли известного беларусского драматурга, основатель tut.by Юрий Зиссер ответил, что он «недоумевал», читая пост Халезина:
«Совершенно не вижу в Беларуси никакого «комплекса тюрьмы».
«Впечатление, что Халезин писал о какой-то другой стране. Возможно, в моей френд-ленте просто не попадаются споры о гомофобии людей, считающих себя демократами. Метафора «опущенное общество» для меня означает запуганное общество, однако боится оно отнюдь не однополого секса», — считает Юрий Зиссер.
Возможно, беларусское общество действительно равнодушно к геям. Почему же тогда «настоящим мужикам» из беларусских силовых структур так нравится видеть в каждом несогласном «малыша»? Ну а если речь заходит о действительно «сексуальных меньшинствах», то наша доблестная милиция оказывается в первых рядах интересующихся. Последний пример — «профилактическое мероприятие» на закрытой (!) ЛГБТ-вечеринке. Спецоперация с привлечением милицейского спецназа прошла 13 мая в минском клубе «Cotton Hall» накануне Международного дня борьбы с гомофобией.
Редакция #RFRM нащупала демократию в Беларуси и отправилась на поиски правды: что на самом деле гложет беларусов, если они не боятся даже однополого секса? И откуда растут ноги «блатной» культуры в нашей стране?
Юрий Зиссер в беседе с #RFRM отметил, что влияние российских телеканалов и шансона на беларусскую аудиторию действительно значимое, но в то же время, если попросить наших соотечественников назвать имена воров в законе – люди не ответят: « Культа возвеличивания отсидевших не вижу (за исключением культа политзаключенных в независимых медиа)».
Николай Халезин уточнил в интервью #RFRM, что следует разделить два процесса — культуру выращенную и культуру привнесенную:
«Беларусь не производила ту блатную культуру, которая сегодня доминирует в массовом сознании — она была привнесена извне — а точнее, из России».
Беларусь — с начала российской оккупации 1772 года и по сей день — действительно находится в условиях российского информационного доминирования. И если до изобретения телевизора влиять на беларусские массы было довольно непросто, то с середины XX века задача российских пропагандистов по сохранению нашей страны на российской медийной орбите была максимально упрощена.
Юрий Зиссер считает, что засилье российского телевидения с ежедневными «ментами» и «судами» накладывает сильный отпечаток на мировоззрение беларусского общества:
«Для меня «зековская» культура в Беларуси больше связана с жанром, который я называю «уголовная лирика».
Юрий Анатольевич заметил, что «еще недавно достаточно было сесть в такси, чтобы послушать эти «шедевры» современной российской культуры, так называемый «русский шансон». К счастью, с каждым годом в минских такси его можно встретить все реже».
Схожего мнения придерживается блогер и писатель Евгений Липкович, который считает, что какой-то специфической беларусской блатной культуры в Беларуси никогда не существовало, а есть пришлый российский блатняк:
«Кажется, Ленин давал определение государству, как аппарату насилия, действующему в интересах правящего класса. В БССР правящим классом была партноменклатура, обладавшая удивительным хватательным рефлексом, подавлявшая все и вся в своих интересах. «Мир — это война, — писал об их идеологии Оруэлл. — Свобода — это рабство».
Так как сегодня БССР в идеологическом смысле восстановлен с молчаливого одобрения большинства, хоть и с небольшими поправками на многовекторность, то блестящие определения Оруэлла можно дополнить «Шансон — это искусство».
Действительно, главными героями культурного мейнстрима, который так или иначе связан с российским государством, уже много лет остаются неотличимые друг от друга герои блатной субкультуры — добрые альфа-самцы из рабоче-крестьянской милиции (простите, полиции) и злые бандиты. Беларусы, не имеющие конкурентных медиапродуктов, мимикрируют под два главных образа российской метрополии — и в этой «тюремной» медиаповестке дня создается впечатление, что жизнь вертится только вокруг добрых ментов и (плохо сыгранных) всех остальных героев российских сериалов.
В 1990-х субкультура зоны перекочевала в политическую жизнь России, где демократические законы и смена идеологии многими была воспринята как внешний фасад. Особенно этот тренд усилился после 1999 года, когда к власти в России пришёл бывший чекист Владимир Путин. Путин ответил на социальный запрос российских низов и вернул России — вместо ненужной ей демократии — авторитарно-иерархическую модель самодержавия вперемешку с патриархальной матрицей «блатной», если хотите, «подъездной» культуры.
Прошло чуть больше 15 лет с момента прихода Путина к власти — и теперь каждый человек в ООН знает, что сила новой российской дипломатии держится не только на ядерном оружии и многовековой традиции русской культуры международных отношений, но и на кончике лагерного языка. Вот он, один из самых драматичных моментов современной русской истории:
Владимир Владимирович Путин лежит в семейных трусах на кремлевском диване и с волнением ожидает развязки сериала «Учитель в законе-2» на канале НТВ.
По информации #RFRM, бывший политзаключенный Эдуард Пальчис на кремлевском диване не лежал, зато провёл трёхмесячный отпуск на нарах Брянского СИЗО. Эдуард считает, что блатная тема актуальна в странах СНГ по нескольким причинам: «Благодаря репрессивной машине СССР и 90-ым, в русскоязычной части света очень много отсидевших. А так как такие события оставляют на большинство неизгладимое впечатление, это затем транслируется и в общество. Кто-то транслирует шутя, а кто-то всерьёз, чем пользуются исполнители шансона, блатняка и прочей чепухи».
Иван Шило (в прошлом — беларусский политпризывник и активист «Молодого фронта», а ныне предприниматель и один из соавторов онлайн-журнала «Ідэя») рос в Солигорске, где «к системе воровских ценностей часто апеллировали — но, как и любая система, использовалась она разными группами по-разному, в зависимости от условий». Иван убежден, что «блатные» понятия привлекательны тем, что освобождают от необходимости принимать решения: «там есть своя «справедливость» и алгоритмы, применимые к множеству жизненных ситуаций, но это просто плохая и несправедливая система ценностей».
Возможно, первыми беларусами, которые массово столкнулись с российской тюремной культурой были пленные, отправленные «осваивать» русскую Сибирь во время «Кровавого потопа» — войны, развязанной Москвой в 1654—1667 гг. Это была самая жуткая в истории беларусских земель война, когда в результате действий российских оккупационных войск на территории современной Беларуси была уничтожена половина населения. Превзойти их не смогли даже нацистские айнзацкоманды во время Второй мировой.
В следующий раз значительные группы беларусов послали изучать русский тюремный код уже после массовых восстаний 1830-1833 гг. и 1863-1864 гг. К 1891 году количество ссыльных с беларусских земель в пределах Российской империи шло на десятки тысяч…
Самой насыщенной, с точки зрения проникновения российской «блатной» субкультуры на территорию Беларуси, стала советская эпоха и 1990-е годы.
С 1920-х по 1960-е годы в исправительно-трудовых лагерях и тюрьмах закрытой, окруженной колючей проволокой однопартийной страны, представители самых разных социальных групп оказались в одном бараке с блатным миром — арестантами, которые придерживались «воровского закона».
Как писал Александр Солженицын о блатных, «их главный лозунг — умри ты сегодня, а я завтра!»
Так началась самая большая в истории Восточной Европы (а, возможно, и мира) диффузия лагерной эстетики и тюремной субкультуры в мейнстрим. Вместе с возвращающимися из ГУЛАГа арестантами в советскую повседневность влились два термина: «большая зона» (воля) и «малая зона» (тюрьмы и лагеря).
Язык уголовного мира, воровскую «феню», вместе с блатными песнями перенесли из ГУЛАГа в советский быт миллионы советских людей, прошедших через сталинские лагеря — они привозили после ссылок манеры, законы и язык уголовного мира. А ещё через полвека постсоветские страны узнали о «разборках» и «счетчике» от бандитов 1990-х.
Криминальные понятия начали особенно активно проникать в общественное сознание после распада СССР. Бандитские группировки в России начала девяностых выросли на стыке спецслужб, судебных органов и бизнеса. Поэтому через 10 лет криминал и государство в России срослись настолько, что многие «авторитеты» смогли легко легализоваться и добиться значимых высот в российской политике. Так тюремный жаргон стал появляться в выступлениях официальных лиц, которым внимали миллионы.
Российский Центр содействия реформе уголовного правосудия (основанный ныне покойным советским политзаключённым и идеологом тюремной реформыВалерием Абрамкиным) выяснил:
«В XX веке в России были периоды, когда каждый четвертый мужчина прошел через опыт лишения свободы. Это в несколько раз больше количества советских мужчин с высшим образованием».
Мы попросили художника Владимира Цеслера (эксклюзивное интервью с которым недавно вышло на #RFRM) поделиться воспоминаниями из своего советского детства:
«Я как рос? Улица. Район. Сверстники. «Короли районов». В каждом районе был свой «король». Они не только всех били, но и наводили порядок у себя в районе. Видимо, менты не справлялись со своими обязанностями. Я помню, что нас, детей, другие дети учили как воровать в магазинах. Как зайти, чтоб шоколадку спереть. Как прятать нож. Один говорит: «попробуй найти у меня нож». Я начинаю его обыскивать, а нож у него в носке. Каблуком ботинка выталкивает нож. Он соскальзывает и падает на землю:
-Так вот же нож!
-А это не мой, начальник… »
О преступности и блатной культуре в СССР Владимир Цеслер отозвался традиционно иронично:
«Сталин всегда хорошо относился к ворам.
Это была его, Сталина, культура, он же сам уголовник. Сначала грабил, а потом стал революционером. За грабёж воры в СССР получали два года. Простые люди за опоздание на работу могли схлопотать расстрел… Но самым большим преступлением, конечно, было скрыть национальность мамы!»
Бывший политзаключенный Эдуард Пальчис считает, что самой важной предпосылкой к популяризации лагерной культуры была сама конструкция пенитенциарной системы Советского Союза:
«Незачем было бороться и активно давить культуру уголовного мира, так как она была всегда аполитичной».
Мир уголовников был для советских властей менее опасным, чем диссиденты и прочие неблагонадежные. Миллионы репрессированных были вынуждены подстраиваться под лагерную культуру и привнесли ее во всю социальную систему России — от пивнух до правительства.
По информации МВД Беларуси, в нашей стране более 60 мест лишения свободы, где содержат около 34 000 заключенных. Это очень серьёзные цифры для небольшой (и чего уж тут скрывать, бедной) страны.
Государства бывшего Варшавского договора, и особенно бывшие советские республики — европейские лидеры по количеству заключенных.
Но, даже учитывая статистику региона, трудно преодолеть ощущение позора от того, что Беларусь уже много лет занимает в Европе второе место по количеству заключенных на 100 000 населения (впереди только Россия). Более того, наша страна выбивает дверь ногой и без лишних усилий из года в год входит в глобальный ТОП-15 по численности зэков. Причем информация о количестве арестантов не отрицается и официальным Минском (чем нынешняя Беларусь хоть немного отличается от СССР, который вообще не раскрывал ужасающую статистику по количеству заключенных).
Само по себе количество зэков и криминализация общества — это уже очень серьёзный вызов для культурного кода Беларуси. Добавляем российское телевидение и получаем универсальную формулу, которую Николай Халезин охарактеризовал группой понятий «антисемитизм — ксенофобия — расизм — гомофобия».
В сериале мент не обязан что-то объяснять, чему-то учиться, соблюдать правила и законы. Может быть поэтому простые парни с добродушными лицами в милицейской форме 27 мая в минском метро с огоньком дубасили не совсем адекватного подростка и искренне не понимали, что они сделали не так.
Как искренне не понимает полковник Шалькевич, пресс-секретарь МВД, что он стал типичным примером дегенерации беларусской милиции,
которую наполнили офицеры (!) с «лагерным» лексиконом дворовой шпаны и абсолютным непониманием своего статуса «слуг народа», а не «королей жизни». Вместо этого у полковника Шалькевича есть имитация Стэнфордского тюремного эксперимента, в котором он играет пахана дворовой хевры, переодевшегося в офицера беларусского МВД.
Устойчивость «блатной» субкультуры можно объяснить и тем, что в её основе лежат базовые архаичные ценности традиционной культуры, которая насильственно насаждалась в Беларуси с 1772 года. В последние 200 с лишним лет неустойчивость элит в Беларуси вызвала запрос на максимально простую картину мира и социальной дифференциации, которую и даёт «блатной» мир.
Возможно, массовое принятие «лагерной» культуры в Беларуси кроется для многих в отсутствии выбора.
«Так проще. Больше образования и разнообразности жизненного опыта делают привлекательность «смотрящих» нулевой. Сомневайся и учись, вот вкратце противоядие», — уверен Иван Шило.
По мнению Николая Халезина, Беларусь « так долго находилась в информационном поле соседнего государства, что было бы удивительным, не начни она перенимать дурных привычек соседа. Как итог — деформация культурного поля, которое было совершенно не расположено к подобным изменениям».
Возвращая Беларусь в контекст посткоммунистической Европы, стоит отметить, что трое из пяти президентов постсоветской Польши (Лех Валенса, Лех Качиньский и Бронислав Комаровский) — советские политзаключенные. Бывший президент Чехии, драматург Вацлав Гавел также оттрубил в тюрьме как «политический» по полной программе. Ни в Чехии, ни в Польше на государственном уровне недопустимы ни тюремный жаргон, ни тюремная эстетика во власти.
А президент нашей страны в 1983-85 гг. работал замначальника Шкловского комбината строительных материалов в исправительной колонии № 17 учреждения УЖ 15-17.
« Пресловутая надуманная беларусская толерантность — это микст из антисемитизма, ксенофобии, расизма и гомофобии, где последний элемент является ключевым, поскольку именно гомофобии в Беларуси руководством страны придан статус одного из ключевых достоинств общества. Именно через ортодоксальное неприятие гомосексуальности Лукашенко отстраивает свой собственный имидж «настоящего мужика», — считает Николай Халезин.
Что беларусы могут противопоставить воровской ментальности и блатной культуре, принесенным к нам из России и насаждаемым через российское ТВ?
Хосе Ортега-и-Гассет так сформулировал условия создания нации, которые подсказывают план действий для каждого беларуса и беларуски, не желающих мириться с засильем лагерно-тюремных устоев в нашей стране: «Общая слава в прошлом и общая воля в настоящем, воспоминание о совершенных великих делах и готовность к дальнейшим…»
Позади – наследие славы и раскаяния, впереди – общая программа действий.