Аўтарка калажу: Ірына Арахоўская.
Reform.news працягвае праект «Культурная Re:візія», у якім праз тэксты беларускіх крытыкаў паспрабуем скласці мапу культурнага ландшафту ў Беларусі і замежжы.
Сёння ў сваім эсэ пра бум «аўтафікшн» ў літаратуры з Беларусі разважае адна з найвядомых беларускіх крытыкаў Вольга Бубіч. Чаму «аўтафікшн» стаў такім папулярным у апошнія гады?
На думку аўтаркі, у галоўны жанр белліту такога кшталту літаратура «выйшла» праз траўму 2020 года і неабходнасць яе пражывання ды пераасэнсавання. «Когда государство пытается стереть или исказить правду, личные истории становятся документом, артефактом времени, ускользая как от цензуры, так и от самоцензуры», – мяркуе Вольга.
Вольга Бубіч — эсэістка, фатограф, лектар, рэцэнзент і калекцыянер фотакніг. Яна мае больш за 13 гадоў выкладчыцкага стажу ў вышэйшай школе, удзельнічала ў некалькіх дзясятках выстаў, з’яўляецца аўтарам больш за 300 тэкстаў пра культуру, фатаграфію і памяць, перакладзеных на нямецкую, шведскую, польскую, каталанскую і валійскую мовы. Двойчы ўдзельніца Міжнароднага літаратурнага фестывалю ў Берліне — горадзе, дзе жыве і працуе з 2022 года.
***
Для меня самым удивительным фактом, связанным с работой памяти, всегда была ее нестабильность. То, что годами могло уверенно считаться правдой, монументально закрепленной в историях из детства, регулярно всплывающих за праздничным столом, – скорее всего выдумка, перевертыш или, на худой конец, анекдот в жанре «основано на реальных событиях” (часто даже не вашей жизни). 54%, пишут психологи, – вот приблизительно на столько жесткий диск нашей памяти переформатируется в течение года. Детали стираются, одни персонажи вытесняются другими, а сюжетные линии редактируются под влиянием чего-то, услышанного или увиденного позже. Через пару месяцев главную идею этого текста вы тоже скорее всего не вспомните. А оно вам надо?
Подобная пластичность – и плюс, и минус. С одной стороны, травматические события лучше отодвинуть в далекий угол. С другой – так боязно случайно забыть нечто важное. И именно этим страхом можно сегодня объяснить лавину «автофикшн» литературы из Беларуси.
Термин «автофикшн» (сокращение от английского «autobiographical fiction», автобиографическая беллетристика) ввел в 1977 в интеллектуальный оборот для обозначения собственной гибридной прозы французский писатель Серж Дубровский, но в стиле приукрашеннего выдумкой мемуара писали, конечно, и до него. Самое, пожалуй, масштабное произведение подобного жанра – семь томов «В поиске утраченного времени» Марселя Пруста. Переплетение собственного опыта и художественного вымысла, рассказ от первого лица, претензия на достоверность – писал бы Пруст в начале 21 века, собрал бы миллионы ЖЖ-подписчиков. Случись бы ему родиться беларусом и творить в эмиграции после 2020, печатался бы в «Мяне няма», независимом издательстве, где пока подавляющая масса произведений – именно такая проза.
Основываясь на данных поисковиков, можно предположить, что в нашу литературу «автофикшн» (как и ЖЖ-творчество) пришли от соседей: самое ранее упоминание Google датирует 2020. В частности, на сайте грамадскага аб’яднання Саюз пісьменнікаў Беларусі все еще висит реклама курсов литературного мастерства в «ЦЭХ» от авторов журнала «Юность».
Сомневаюсь, что вслед за юностью, но пять лет спустя «автоблогопрозы» разных размеров и качества в нашем поле заметно много: Ганна Янкута «Час пустазелля», Вольга Гапеева «Кэмэл Трэвэл», Павел Антипов «Куда-нибудь приезжать что-нибудь делать и уезжать», Сергей Кравченко «Забыть в электричке», Віка Біран «Я танцую», Коля Сулима «Велосипедная улица», Настя Рогатко «Носи с собой», Дарья Трайден «Грибные места», Татьяна Замировская «Эвридика, проверь, выключила ли ты газ», Мария Гулина «Летела белая птица», и пестрящие уже немного надоевшими реверанс-референсами друг на друга Альгерд Бахарэвіч («Хлопчык і снег») и его жена Юлія Цімафеева («Мінскі дзеннік»). Хотя – будем все же честны друг с другом – писали, читали и любили беларусы этот жанр и ранее. Чем не «автофикшн» наш отечественный арго-хипстерский бестселлер «Радзіва Прудок» Горвата? Кто всех этих Андрусевых бабок проверял на достоверность: настоящие ли они все или фикшн? А это еще 2017.
Однако, за редким исключением, основной причиной обращения к околомемуарной литературе среди авторов из Беларуси явилась острая необходимость переосмысления 2020 года. Причем здесь я отнюдь не имею в виду исключительно политическое измерение: абсолютно все, что случилось позже, тоже напоминало поезд в огне. События стремительно менялись, смыслы рассыпались, горизонты планирования сжимались то ли в чемодан, то ли под кровать. Письмо же превращалось в терапию. Эмоциональная фиксация того, что было до, во время и после, вдруг стало одним из немногих якорей антибезумия – и так как состояние дезориентации, вместе с отчаявшимися писательницами и писателями, переживали миллионы, аудитория охотно откликнулась вниманием и рублем. Многим из нас, уставшим от универсальности большой истории хотелось, пусть и плохо слепленной, но своей, родной, правды неидеальных, мало понятных извне, но уникальных голосов – вместо старого стройного хора песен о главном. Прежнее не ложилось больше ни на слух, ни на сердце.
А о чем еще читать, как не о романтике утраченных двориков (с полувыдуманными поэтическими собутыльниками, исключенными из того самого Саюза пісьменнікаў), об арестах и протестах, заросшем огороде и полуразрушенном деревенском доме, об электричках, поездах, границах и гороховом супе, чей вкус никогда больше не будет таким, как в августе 2020? Как не ворошить фотографии из советского детства в поисках ответа на закономерный и закономерно страшный вопрос: «А как мы вообще сюда попали?». «Автофикшн», в широком смысле слова, тут действительно уместен, позволяя через прозу проговорить новое/другое/болезненное: эмиграцию, столкновение с насилием, поиск, распад, пересборку идентичности через всматривание в ушедшее детство империи и, когда-то полное коктейля из страхов и надежд, взросление.
В условиях писателей-экстремистов и читателей-террористов такая неряшливая искренняя исповедь выглядит более чем логичной – если не единственной – формой разговора с читателями. Когда государство пытается стереть или исказить правду, личные истории становятся документом, артефактом времени, ускользая как от цензуры, так и от самоцензуры. Героини и герои такой прозы позволяют себе некрасивость, хрупкость, где-то даже нелепость и жалкость – что, по сути, и есть любое настоящее писательство (и простите здесь сентиментальный пафос).
Например, рассказчик почти 400-страничной книги Антипова – классический лирик-неудачник в свитере, пытающийся ретроспективно выстроить по нестертым смс историю профессиональных литературных подработок и романтических недоработок. Другой, но не менее, по сценарию, пьерошный, – ироничный автор берлинских дневников у Сулима, пытающийся выжить в немецкой – «tough but sincere» – столице, где-то в пространственном зазоре между бездушной бюрократией и табором последователей Керуака под мостом у станции «Зоопарк». Женские голоса на контрасте воспринимаются более рациональными, эмоционально устойчивыми, порой даже отстраненными: Віка Біран фактически делиться хронологией участия или наблюдения за протестами 2020 года – описание настолько детальное, что местами перестаешь понимать, что перед тобой произведение писательницы.
Методичка выживания в тюрьме на сутках выглядит так:
«Што мы хочам рабіць кожны дзень?
— спорт
— пранне
— падмывашкі
— пісьмовыя практыкі
— аналітычныя практыкі і эмараўнд
— штодзённыя (рознамаштабныя) практыкі супраціву». (из книги “Я танцую», 2023)
Однако, мы ведь понимаем: рано или поздно выходить из пузыря-2020 в большой мир все равно придется. Потому что в мире гораздо больше людей, у которых, при упоминании неоновой вывески кинотеатра «Победа», пирожных «корзиночка» из бара в «ЦУМ» или отнюдь не вересковых пустошей Шабанов (они вообще склоняются?), в голове не возникает ни романтики, ни горя – ничего. И терапия, и ЖЖ имеют начало и конец; хорошая литература, знаю точно, – нет.
Именно поэтому в списке перечисленных мною авторов под (условным) хэштегом «автофикшн», сегодня мои фавориты – те писательницы, чьи истории, эмоции и образы, искренне хочется запомнить и, как в старой детской игре, передать дальше. Рассказать подругам и друзьям из Мьянмы, Ирана или Гонконга, про то, что неумолимо растворяющееся в памяти прошлое похоже на поглощенные бурьяном грядки (и в этом нет ничего плохого, уверяет Ганна), а лекарством от боли расставания может быть переклеивание обоев или бесконечная починка крыши, упрямо сопротивляющейся новым отношениям с миром, что ковер – это, в том числе, и про выход из лабиринта, а экзотический верблюд в Ялте – из детства, где все одновременно сложно и просто, но уже всегда – бесповоротно. Мне нравится, что эти, рождающиеся из исключительно «наших» реалий образы не держатся за поводок языка, культурной топографии и коллективной постпамяти, и, читая книги их авторов – Ганну Янкута, Дарью Трайден и Вольгу Гапееву – мне здаецца, што у нас ёсьці ня толькі прыгожае мінулае, але і трывалая будучыня.
«Што такое вяртанне і куды яно можа прывесці? Няважна чыё. Вяртанне – міфічны сюжэт, яшчэ ў старажытнасці было зразумела, што яно немагчымае, нікто не зойдзе двойчы ў тую самую раку, не перасячэ тую самую мяжу. І ўсё ж мы раз за разам выпраўляемся ў гэтую вандроўку, якая мусіла б закінуць нас ў мінулае, але нязменна прыводзіць у будучыню.
Жаданне вярнуцца ўпісанае ў чалавечае ўяўленне. Мы хочам зрабіць поўнае кола, змяя кусае свой хвост. Доўная дарога дадому. На Ітаку. Яна і не можа быть кароткай, бо тады згубіцца ўсякі сэнс. «Праз год у Мінску», – часам гаворым мы цяпер на развітанне. І я ўзыходжу ў Гародню ці ў Мінск, як раней узыходзілі ў Ерусалім – бо вяртанне і ёсць узыходжанне на гару, з якой ты не спускалася, час цісне мацней за любы іншы цяжар. Вышыня Мінска над узроўнем мора – аб двухсот дваццаці да двухсот васьмідзесяці метраў.
Ці ёсць у мінулым хоць адзіны момант, у які я б хацела трапіць зноў?» разважае Ганна Янкута ў «Часе пустязеллям», и в такой прозе, хочется верить, больше «авторского», чем «фикшн».
Декабрь, 2025,
Берлин
***
Праект падтрыманы праграмай ArtPower Belarus і фінансуецца Еўрапейскім Cаюзам.
Падпісвайцеся на культурныя навіны Reform.news у Telegram