Фрагмент экспозиции выставки "Высшая форма искусства". Работа Игоря Гончарука "Слушатели". Фото предоставлено Galeria Promocyjna.
«В 1994 году Александр Лукашенко сумел получить власть, потому что он пообещал людям вернуть прошлое — Советский Союз», — считает наш сегодняшний собеседник, польский фотограф и куратор Адам Панчук.
Автор таких проектов, как «Карчебы» («Karczeby»), «Очень скрытые люди» («Very Hidden People»), «В ритме земли» («In the rythm of the land»), «Светлая ночь» («Bright night/Jasna noch»), «На стиле» («I am in vogue») Адам Панчук является куратором выставки «Высшая форма искусства» («Найвышэйшая форма мастацтва»), которая сейчас работает в варшавской Galeria Promocyjna.
Экспозиция, в которой собраны высказывания беларусских художников, рассказывает о феномене пропаганды лукашенковского режима периода 2022.
Однако беседу с куратором выставки обозреватель Reform.by начал издалека — с того момента, когда Адам Панчук в 2010 году месте с коллегами по фотографическому объединению Sputnik Photos приехал в Беларусь, чтобы запечатлеть изменения в постсоветском обществе.
Что поразило фотографа в Беларуси 2010-х? Был ли шанс у беларусов в 2020 году? Как изменилось беларусское искусство после беларусской революции? И как сегодня работает пропаганда Лукашенко? Об этом Reform.by поговорил с польским художником и куратором, лауреатом и призером национальных и международных фотопремий Адамом Панчуком.
— Адам, есть ли у вас беларусские корни?
— У дедушки много родственников — его сестра жила недалеко от Бреста, как мы говорим, на беларусской стороне. Это было еще до Второй мировой войны. Но в целом наша семья более 200 лет живет на польских землях, территориях, что принадлежали Польше. Моему отцу удалось воссоздать генеалогическое дерево и проследить семейную историю. Мы принадлежим этим местам.
— Мне было интересно задать этот вопрос, потому что вы неоднократно приезжали в Беларусь. И я предположила, что, возможно, это был не только творческий интерес. Напомню, что в 2000-2010-х участники польско-беларусской ассоциации Sputnik Photos работали над проектом «Потерянные территории» («Lost Territories»), и в его рамках посетили Минск. Я бы сказала, что это было исследование беларусского пространства того времени. Интересно сейчас вспомнить, как развивался это проект и что как художника привлекло вас тогда в Беларуси?
— Да, помню это проект. Его идея была в том, чтобы проследить, как меняются, выглядят экс-республики бывшего Советского Союза после распада советской империи. Мы ездили в разные страны — не только в Беларусь, но в Латвию, Таджикистан, Азербайджан, Литву, Эстонию, Украину, Грузию, и фотографировали. Признаться, мы хотели увидеть своими глазами — на самом ли деле эти территории потеряны? Растеряны? Свободны? Что там происходит?
— Когда вы приехали в Беларусь, как она выглядела?
— Это было более десяти лет назад, и Беларусь выглядела хорошо (смеется). Внешне все было красиво, круто. Минск был очень фотогеничным — проспекты, советская архитектура, молодые люди, которые стараются выглядеть хорошо и модно. Но я понимал, что это — внешнее; все кажется нормальным, но есть пробел, нехватка чего-то, — все не так, как кажется. И я хотел попасть внутрь, условно говоря, за фасад этих помпезных зданий, посмотреть, как живут молодые люди, узнать, о чем они думают, какова их жизнь. К сожалению, мне это не удалось в полной мере. Было много отказов от героев, и не хватило времени.
— Напомню, что ваша серия, которую вы сняли в Минске, называлась «На стиле» («I am in vogue»): это были фотографии молодых людей на фоне советской архитектуры. Столкновение визуальных кодов советского прошлого и культуры новой генерации, которая уже живет в глобальном мире. Так это было столкновение или все же сосуществование этих миров?
— Мне казалось важным показать, что молодые люди так классно выглядят. И они хотят нормальной жизни, такой, как в Западной Европе. Это прочитывается в их облике. Но контраст советского и глобального — это только первый шаг. Дальше я хотел попасть в дома к этим молодым беларусам, чтобы увидеть, как они живут и как раз ответить на ваш вопрос.
Мои герои рассказывали, что весь заработок у них может уйти на на одежду. Многие откладывали, чтобы купить какую-то крутую вещь. Кто-то живет с родителями, и не может позволить себе снять квартиру. Один раз в месяц погулял в кафе — все, деньги закончились. Эти разговоры меня очень сильно подстегнули, потому что экономика говорит о многом.
Еще тогда я увидел, что Беларусь, в отличие от других экс-республик союза, смотрит на Россию и не стремится к экономической и культурной независимости. Если для других стран, в частности Латвии, Литвы, было важно уйти от российского влияния, то Беларусь как будто не считала это проблемой. И также общество, его значительная часть, не видела ничего плохого в том, чтобы ориентироваться на советское прошлое и историю.
— Я прочитала в одном интервью, что вы хотели узнать больше о беларусах. В частности, раскрыть их душу. Это удалось?
— Это, пожалуй, осталось мечтой (улыбается). Когда я говорил в интервью о беларусской душе, скорее всего, имел в виду сны беларусов. Это уже был мой следующий проект, над которым я работал долгое время, — «Светлая ночь». Я стал записывать сны людей из республик бывшего Советского Союза. Путешествовал и расспрашивал людей о том, что они видят в своих снах: Азербайджан, Латвия, Таджикистан… В Беларуси был под Новогрудком, помню, записал сон одного мужчины. Мне было интересно, о чем говорит людское бессознательное.
— И о чем же?
— О разном. Самые яркие сны были у литовцев — они боялись, что на них нападут русские.
Одна женщина из Азербайджана сказала, что любит сны, которые может контролировать. Она может делать в них что угодно. Например, убить президента.
Помню героиню из Латвии, которая увидела во сне Сталина, он пришел и попросил у нее прощения.
Много было страхов, тревог у людей, воспоминаний о локальных конфликтах, но и желание жить полной — новой — жизнью тоже было.
К сожалению, сон беларуса из-под Новогрудка я не помню. Он не был включен в проект.
— Можно ли говорить на примере ваших проектов о том, что Беларусь не переработала свое прошлое, не разобралась с ним? Что она больше, чем все экс-республики, хотела остаться именно в советском?
— Мне сложно об этом говорить. Но я думаю, что Лукашенко сумел выиграть выборы в 1994 году, потому что пообещал вернуть людям прошлое — Советский Союз. Мол, давайте я вам верну время, которое прошло. Мечту, которая не сбылась. Людям было страшно идти в будущее, и он этим воспользовался.
Когда мы начинали проект «Потерянные территории», то полагали, что Россия не захочет отпустить те страны, которые стали независимыми, что она будет их контролировать тем или иным способом. Попробует даже вернуть. И то, что сейчас происходит в Украине, когда Путин развязал войну, по сути — это своеобразный ответ на вопрос, который мы тогда с коллегами предположили. Беларусь в этом плане оказалась самой зависимой от России страной.
— И все же в 2020 году произошла беларусская революция — люди высказались за перемены. По стране прошли масштабные протесты, которые заметил весь мир. Беларусское общество осознало себя самодостаточным, отличным от других, способным выбирать свое будущее. Несмотря на большое влияние России, это произошло. Был ли у беларусов шанс, на ваш взгляд?
— Скажу честно, что я не верил, что вам удастся победить. То, что люди вышли на улицы, — это хорошо, но для успешной революции нужны политические структуры, я бы сказал политическая инженерия, поддержка больших игроков глобального поля. Этого в Беларуси не было.
Несомненно, я чувствовал эту энергию, я очень хотел, чтобы беларусский народ сумел изменить ситуацию, но мой разум знал, как это работает. Нужна была забастовка, экономический страйк на месяц-месяцы, чтобы изменить положение вещей. Тогда, возможно, режим бы пошатнулся.
— Вы говорите об экономике, но что насчет изменения сознания…
— Да, оно произошло. Несомненно, и отвага беларусов меня вдохновила. То, что люди показали свою смелость. Но, увы, храбрость в деле революции — это далеко не все. Есть экономические механизмы, которые позволяют режиму выстоять. Если бы удалось их сломать, ситуация была бы другой.
Также читал о том, что русские солдаты готовы были войти в Беларусь. И они бы вошли и остались, в этом нет сомнений. Поэтому мирные протесты — это был единственный путь.
Сейчас у Беларуси может быть шанс, когда победит Украина.
Но возвращаясь к вашему вопросу, система сделала все, чтобы люди не пошли на крайние меры — и народ остался на рабочих местах. Потому что экономика — это самое важное.
— Предлагаю вернуться к искусству. Многие беларусские художники после 2020 года были вынуждены уехать из страны. Искать новые возможности, адаптироваться к новым условиям. Сейчас многие уже год-два живут в эмиграции. Знаю, что вы вместе с польскими коллегами запускали специальные программы для поддержки беларусских авторов. Как бы вы могли описать сейчас беларусское искусство. Оно изменилось? Стало более конкурентоспособным? Интересным?
— Мне кажется, что да. Потому что у многих художников появилось концептуальное видение — это уже не просто рассказ.
На данный момент беларусские авторы уже не просто показывают, как выглядели протесты в 2020 году, — появилась рефлексия. Документация — это, несомненно, очень важная вещь, но как зрителю мне интересней более вдумчивое высказывание. То, где есть рефлексия, не просто иллюстрация. Такие работы больше трогают, чем просто фотодокумент.
Для нас, фотографов Sputnik Photos, было важно поддержать беларусских авторов после событий 2020-го. Мы делали open call для художников и предоставляли возможность работы в Польше, организовывали для них стипендию. Через этот конкурс, кстати, я познакомился с Глебом Бурнашевым (одним из участников выставки «Найвышэйшая форма мастацтва» — Reform.by).
Месяц фотографии в Кракове, Galeria Promocyjna — те площадки, которые также поддерживают беларусских художников.
— Начало войны сказалось на отношении к беларусам?
— Как только началась война, беларусы оказались равны с русскими — страной-агрессором. Тогда у меня как раз и родилась идея выставки, на которой люди могли бы узнать, что сейчас происходит в вашей стране. Какое давление система оказывает на людей, как выглядит сейчас режим Лукашенко. Потому что нужно разделять беларусский народ и власть. Мало кто представляет, как на самом деле живут люди в Беларуси.
— Об этом как раз рассказывает наша выставка «Найвышэйшая форма мастацтва». Его режим — это страшное давление, которое оказывается на человека. Это пытки. Это насилие. Это запугивание. Главный его метод — это страх. «Высшая форма искусства» — это слова Лукашенко о пропаганде. Он хочет сделать так, чтобы люди сами стали себя контролировать. Цель режима — чтобы человек сам во всем сомневался; самоцензура — вот то, что начинается происходить в головах людей. И это и есть работа «художника» Лукашенко.
— Участница проекта беларусская художница Алла Савашевич свою работу описала так: «Тоталитарное прошлое катастрофически мешает нам двигаться. Наши шаги — маленькие, болезненные, но мы идем вперед, несмотря на боль». Для вас существует связь советской системы и системы Лукашенко?
— Да, во многом режим Лукашенко задействует и советские методы. На выставке есть работа про якобы «газету», которую читают люди. Но если присмотреться, эта «газета» состоит из двух частей — это фейк. Это все методы советской пропаганды — постановочная картинка, которая не имеет ничего общего с жизнью. Также не будем забывать о том, что в Лукашенко досталась в наследие советская инфраструктура репрессий.
Но также сегодня пропаганда использует и современные технологии. Те же «покаянные» видео. (Речь идет о работе Глеба Бурнашева «Ритуал вины и позора Республики» — Reform.by).
Я знаю, что работа Глеба была воспринята двояко. (Беларусский художник собрал десятки «покаянных» видео и разместил их как изображения на «доске почета». Подробней о работе здесь. — Reform.by). Но я хочу подчеркнуть, что все 64 видео проигрываются одновременно. Зритель не может разобрать тех слов, которые говорят задержанные. Художник как раз хотел вернуть силу этим людям — они как будто вышли на протест, они — вместе. Это очень травматический момент, но, на мой взгляд, Глебу удалось показать и механизм запугивания системы, и солидарность этих людей. Эти люди сильны тем, что они хотели поменять режим. Это объединяющая работа.
— На ваш взгляд, возможно искусство после Окрестина, после Бучи? И если да, то каким оно может быть?
— Как жизнь показывает, искусство возможно и после Освенцима, и после Окрестина, и после Бучи. Это память человеческая. Но нужно время, чтобы рассказать о том, что произошло. И нужна деликатность, если мы говорим о языке.
И в то же время нужно быть смелым, чтобы говорить. Помните, я упоминал о самоцензуре? Язык искусства — это возможность, не нужно его недооценивать.
***
Выставка «Высшая форма искусства» («Найвышэйшая форма мастацтва») работает в галерее «Promocyjna» Варшаўскага Дома Культуры «Staromiejski» до 29 октября.
Падпісвайцеся на культурныя навіны Reform.by у Telegram