Беларусь переживает очередную волну эмиграции. Некоторых релоцируют по работе, а кто-то уезжает самостоятельно, потому что считает общественно-политическую ситуацию в стране нестабильной или опасается возможного уголовного преследования из-за общественной деятельности. После событий в Украине после 24 февраля люди снова стали уезжать из Беларуси. Но есть и те белорусы, у кого вроде бы есть возможности уехать, но они делать этого не собираются. Почему? Задали этот вопрос таким белорусам, которые приняли решение остаться в стране и никуда не уезжать. Причины оказались у всех разными.
Семь месяцев 2021 года писательница и художница Дарья Трайден провела не в Беларуси. В то время у нее начались отношения с девушкой из Кыргызстана, поэтому беларуска отправилась туда.
– Потом вернулась – и больше не хочу уезжать так надолго. В Беларуси у меня есть свое место, круг общения, профессиональные идентичности и включенность в сообщества. Для того, чтобы выстроить всё это в другом месте, нужно не только потратить годы, но и иметь желание на это. У меня такого желания нет, – объясняет Дарья.
Тем не менее волна эмиграции все равно затронула писательницу. После 2020 года из Беларуси уехали три ее близкие подруги, так же поступили десятки знакомых. Но Дарья говорит, что понимает их решение уехать.
– Скорее, решение остаться в авторитарной репрессивной стране вызывает вопросы. И мне обычно не хочется на них отвечать, – улыбается собеседница. – Я просто не хочу уезжать. Быть в Беларуси – это про риск, но еще и про дом, про любовь, про смысл. В эмиграции опираться на всё это у меня не получится. И мне не хочется оправдываться за то, что я остаюсь, доказывать собеседнику, что я в своем уме и не в розовых очках – к сожалению, иногда разговор об эмиграции происходит с такой позиции. Я осознаю риски, но всё равно принимаю такое решение.
Дарья признается, что в принципе старается не сталкиваться с дискуссиями о том, чей выбор места жительства лучше и правильнее, а кто делает ошибку: такие разговоры девушка называет бесполезными и болезненными. И главное – вне ее ценностей.
Конечно, из-за отъездов близких и коллег жизнь художницы так или иначе меняется. Например, ей нужно прилагать дополнительные усилия, чтобы сохранять близость и поддерживать отношения на расстоянии. Получается это не всегда.
– Где-то что-то истончается и рвется. Сейчас я стараюсь не только искать новые формы близости с уехавшими друзьями, но и знакомиться с теми, кто остаётся в Беларуси, углублять и развивать эти локальные связи, – рассказывает Дарья.
Вдобавок художница ощущает большие потери в сфере культуры. Она приводит примеры: закрытие галереи «Ў» и пространства «ОК16», исчезновение значимых кино- и театральных фестивалей (например, «Лістапада» и «ТеАРТа»), заметное падение художественного уровня в театрах, усиление цензуры.
— Всё это опустошает страну, отбрасывает ее на десятилетия назад. Но после протестов 2006 и 2010 годов тоже были волны эмиграции, пусть и меньшие, – кто-то же всё равно оставался. И делал галереи, выставки, фестивали, открывал кофейни и бары, которые определили лицо Минска.
По словам девушки, проблема скорее в том, что политическая эмиграция разрушает профессиональные сообщества, сокращает возможности для художников и художниц, особенно молодых.
– Это усиление цензуры и самоцензуры, вынужденное развитие эзопова языка, – поясняет Дарья. – Конечно, бывает тяжело и грустно. Бывает очень тяжело и очень грустно. Но я хожу на личную терапию и на группу поддержки, и это даёт опору. После 2020 года я научилась лучше определять границы своих возможностей и персональной ответственности. Мне перестало казаться, что выбор бывает только между комфортным и некомфортным. Часто приходится выбирать из двух очень некомфортных вариантов, и нет никаких универсальных критериев принятия решения. Мои персональные критерии таковы, что Беларусь перевешивает.
Сейчас Дарья пишет книгу и делает художественные проекты, для которых во всех смыслах важно быть в Беларуси.
– Когда я иду по Минску и замечаю следы лета 2020, когда смотрю на огромное серое весеннее поле, когда вижу глаза тех, кто тоже остался, я сразу понимаю, зачем я здесь. В другом месте будет сложно отвечать на этот вопрос, – говорит девушка. – Мне интересно, что происходит с человеком, когда у него многое отнято. Как личность отзывается на трансформацию социального, политического и городского измерений. 2020 год – это опыт, до которого нужно было очень дорасти, чтобы его осмыслить. Война – ещё один опыт, который требует роста, чтобы с ним как-то обращаться. Мой выбор – переживать все это изнутри Беларуси, изучать свои возможности и ограничения, хрупкость и силу, какие-то такие вещи, которые узнаешь про себя и других только в глубоком кризисе.
С одной стороны, Дарья не отрицает, что сейчас напряжение и страх – это часть жизни в Беларуси. С другой стороны, писательница предполагает: если бы она постоянно их чувствовала, то всё же уехала бы.
– Я не остаюсь здесь в роли святой великомученицы – наоборот, — продолжает Дарья. – Реальность такова, что я не могу заниматься долгосрочным планированием и давать себе какие-то гарантии (как, в принципе, очень многие люди в Беларуси). Поэтому я стараюсь опираться на те точки спокойствия и ясности, которые сейчас возможны. Про психотерапию я уже говорила. Ещё помогает занимать себя делами – это создаёт рутину и структуру. Сейчас, например, хожу в автошколу. Хочу получить права и больше ездить на природу. Вообще природа и установление контакта со своим телом – хорошие практики для того, чтобы удержать голову на месте. Езжу кататься на лошадях, стараюсь ходить на массаж. Стала больше обниматься с людьми и вообще прикасаться к ним.
Андрусь Бездар — сузаснавальнік архітэктурнага бюро ZROBIMarchitects, мэблі By furniture і брэнду модульных дамоў By home. Здавалася б, у такога чалавека ёсць магчымасці з’ехаць, бо офісы яго кампаніі адкрыты яшчэ ў чатырох краінах. Але Андрусь свядома застаецца ў Беларусі і плануе развіццё сваіх праектаў. Ён кажа, што размовы вакол тэмы эміграцыі на яго ніяк не ўплываюць, бо псіхалагічны стан і без гэтага не самы лепшы.
— Гэтая нейкая дэпрэсія доўжыцца, напэўна, у кожнага беларуса яшчэ з пачатку пандэміі. У 2019 годзе мы жылі і нават не думалі, што можа нешта здарыцца. А потым пачаўся такі ланцуг падзей, які, вядома, паўплываў і на мяне. Я ж чытаю навіны, хвалююся за Украіну, сябры вакол мяне з’язджаюць… Таксама павышаюцца кошты ў краме, пагаршаецца заробак — можа, у першую чаргу ў маіх сяброў ці бацькоў, але і на мяне гэта ўплывае.
Летась Андрусь і яго партнёр Аляксей шмат вандравалі па працы: прыкладна 1-2 разы ў месяц выязджалі за мяжу і кожны раз, вяртаючыся, бачылі кантраст.
— Пры гэтым я ніколі не хацеў застацца ў іншай краіне, заўсёды хацеў развіваць Беларусь. Якраз тое, што ў нас застой і нічога няма, выклікае ў мяне жаданне нешта рабіць, ствараць, а не проста з’ехаць туды, дзе гэта ўжо ёсць. Вядома, зараз складана пачынаць нешта новае, але я хутка запускаю новы праект. Ён якраз можа дапамагчы беларусам эмацыйна разгрузіцца.
Андрусь лічыць, што нягледзячы на любыя падзеі ў Беларусі, у нас заўсёды будзе заставацца яе прыроднае багацце: тыя ж Блакітныя азёры ці Браслаўскія азёры — такіх месцаў вельмі шмат.
— Наша ідэя ў тым, каб рабіць там домікі-кабінкі, куды можна прыехаць на выхадныя і зняць напружанне пасля працоўнага тыдня. Суджу па сабе, бо ў мяне пасля пяці дзён у офісе ўжо перагруз негатыўнай інфармацыі. Хочацца кудысьці з’ехаць, дзе гэтага няма, — расказвае суразмоўца. — Домікі будуць зусім маленькія — па 12 «квадратаў», — але там запланаваныя санвузел, гасцёўня, і ўсё будзе сучасна выглядаць. Усталюем і панарамнае шкленне, каб выгляд з вакна дарыў натхненне. Пачынаем з аднаго доміка, але паглядзім, можа, іх будзе некалькі. У Беларусі шмат чаго можна зняць у арэнду, але няма мінімалістычных варыянтаў у скандынаўскім стылі, чагосьці хутарскога плану, каб не было суседзяў. Прынамсі, так я ўяўляю праект у галаве.
Андруся не пужае тое, што патэнцыйныя кліенты якраз зараз з’язджаюць з Беларусі ў адрозненне ад яго. Кошт доміка за дзень будзе ў раёне 30-40 даляраў, што суразмоўца называе пад’ёмнай цаной для большасці.
— Мы пачыналі свой бізнес у самы крызіс — ZROBIMarchitects заснавалі ў 2011 годзе. Потым быў непрыемны 2014-ты. Усё суправаджалася дэвальвацыяй, дэнамінацыяй, але мне гэта ніколі не перашкаджала, — кажа Андрусь. — Бо калі робіш нешта сапраўды клёвае і чаго няма, то кліенты будуць. Не могуць жа ўсе з’ехаць. Ну нават калі восем мільёнаў у Беларусі застанецца — гэта ж усё роўна шмат людзей.
Таксама Андрусь заўважае, што ў яго офісе працуе каля 80 чалавек — ён за іх адказны.
— Што я скажу людзям «ну, да пабачэння»? І буду тэлефанаваць ім у зуме? — пытаецца сураўмоўца. — Гэта неяк няправільна. А перавезці 80 чалавек немагчыма, я ж не айцішнік нейкі, каб замовіць чартарны самалёт і зляцець. Мы маленькая кампанія, і я разумею, што ў нас няма магчымасці дапамагчы ўсім фінансава. Зараз нас 80, а дабраліся да новага месца добра, калі б 40 чалавек. Але гэта будзе ўжо зусім іншая кампанія. Насамрэч у нашых супрацоўнікаў заўсёды ёсць магчымасць рэлацыравацца ў іншыя офісы, але пакуль ёй скарысталіся толькі некалькі чалавек. Думаю, таму што ў першую чаргу не збеглі мы, кіраўніцтва.
Бізнес, праўда, не адзінае, што трымае Андруся ў Беларусі. Ён кажа, што ў Мінску вырас і проста неяк эмацыйна звязаны з гэтым месцам.
— Бацькоў жа не змяняеш, калі яны табе не падабаюцца, так? Вось і радзіму, думаю, не трэба мяняць. Яе трэба паляпшаць, — лічыць беларус. — І тое, што ў маіх сілах, я буду рабіць сам. Што тычыцца адчування бяспекі… Я ніколі не адчуваў сябе бяспечна. У гэтым сэнсе для мяне нічога не змянілася апошнім часам. Ёсць жа розныя даследаванні, як адчуваюць сябе людзі ў розных рэгіёнах свету. Вядома, што ў постсавецкіх краінах чалавек традыцыйна адчувае сябе ў большай небяспецы, чым недзе ў перадавых краінах Еўразвязу. Хто быў дзіцём ці падлеткам у 1990-я, той заўсёды будзе з такім адчуваннем жыць.
Оксана Манкевич работает гидом по Минску и Беларуси. В отличие от многих ее знакомых, которые уезжают или уже уехали из Беларуси, она решила оставаться на родине.
— Мне даже стало интересно наблюдать, как собственное отношение к отъездам других меняется. Среди моих знакомых — большинство тех, кто уехал «на всякий случай», есть пара человек, которые и до этого планировали пожить в другой стране. Эмоции были очень разные, и разные истории отъездов. Каждый раз внутри эмоциональные качели, но одно неизменно — тоска до слез от каждого «я уезжаю». При этом в душе всё равно радость, если им там лучше, правда.
Девушка признается, что многие считают: с ней что-то не так, раз она вопреки всему остается (Оксана два раза получала «сутки» по административной статье. — Прим. Reform.by).
— Но у меня и в мыслях не было, что я в какой-то момент уеду, — говорит собеседница. — Люди, которые много лет знакомы со мной, знают, что даже уговаривать бесполезно. Может, это нездоровое мышление, но как есть. Когда я отбывала «сутки», место в ЦИП под кроватью было самым укромным для «побыть с собой». Я там лежала в слезах после очередных угроз и просчитывала: если даже меня сейчас посадят года на четыре — в 26 я уже выйду, еще вся жизнь впереди. А ведь есть вероятность, что выйду и раньше. Поэтому даже в такой тяжелый момент мыслей об отъезде из страны не было.
Девушка считает, что если ситуация меняется к худшему, то нужно пытаться ее изменить к лучшему. И в шутку добавляет: «Я не такая важная особа, чтобы отправлять меня в эвакуацию, с аргументом, мол, там ты будешь полезнее».
— За последние годы я убедилась, как много у нас замечательных людей, которые по-настоящему любят свою страну и народ, создают крутые проекты, способны поддерживать друг друга. Мы — беларусы — и в самом деле такие классные, как я рассказываю на экскурсиях! Теперь вопросов на этот счёт задают меньше, — улыбается Оксана. — Да и в себе почувствовала еще больше внутренней силы.
Есть и другие изменения, с которыми теперь приходится жить. Оксана ощущает, что она морально постарела за эти два года и обросла эмоциональной бронёй. Поняла, что у нее проблемы с инстинктом самосохранения. А еще круг общения девушки изменился: она пересмотрела слово «дружба», ее отношения с семьей совсем испортились.
При этом страшно за себя, по словам Оксаны, ей бывает очень редко. Гораздо страшнее в целом — от мыслей о риске потери суверенитета страны, от понимания, что вот-вот война начнется и от того, что она уже началась.
— Иногда подрываешься в 6 утра от звонка в домофон, потрясывает ощутимо. Скорее от эффекта неожиданности. Повадились хулиганы какие-то приходить да звонить, спасу нет. Пару раз я слышала, пару раз соседи жаловались, — рассказывает собеседница. — Как борюсь с чувством страха? Это как погода: есть факторы, на которые нельзя повлиять, приходится как-то жить с этим. У меня с детства иммунитет к стрессу: я росла в семье, где нам приходилось убегать от отца босыми по сугробам, где по дому летала не только мебель, но и ножи порой. Такой «опыт» помогает сохранять трезвость разума во многих ситуациях.
Главные причины, по которым Оксана остается, это само желание жить здесь и возможность делать добрые дела в Беларуси, а не где-то еще.
— Вопреки всему я занимаюсь любимым делом — рассказываю о нашей культуре, ценностях нашего народа. Когда люди влюбляются в Беларусь на экскурсиях еще крепче, когда пишут, что прямо в дороге начали читать «па-беларуску» книгу после моих рассказов и вообще больше гордятся теперь нашей историей и страной — это тоже имеет большое значение, — считает Оксана. — Пожалуй, я позволю себе роскошь жить в родной стране, быть рядом с близкими мне людьми и заниматься любимым делом, пока имею такую возможность.
Антон (имя изменено) живет в Минске. Мужчина признается: в последнее время тема эмиграции всегда всплывает в разговорах, независимо от собеседника.
— Встречаешься с человеком, начинаете с погоды-работы, а потом всегда идет вопрос: «А ты уезжаешь?». Наверное, таким образом люди, которые остаются в Беларуси, пытаются найти для себя какой-то ответ, что же делать им самим, — рассуждает Антон. — Понятно, что это все от того, что людям некомфортно жить в состоянии несвободы и теоретической (или даже практической) угрозы жизни или работе.
Мужчина считает, что многие уезжают в панике, и такие решения не самые лучшие. У Антона есть такие знакомые, которые срывались из страны буквально за пару дней, а потом признавались, что решение было эмоциональным.
— Я до конца не знаю, правильное ли такое решение. Думаю, если кому-то оно легко дается, то почему нет. Считаю, что уезжать можно в случае, если у тебя на новом месте есть предложение по работе с сопоставимой зарплатой или собственная недвижимость. Но при таком сценарии я бы и без сложной ситуации в стране уехал, просто чтобы посмотреть, а как люди живут в других, — говорит Антон. — Уехать и проедать накопления не очень интересно.
Наш собеседник работает фотографом-фрилансером. По его словам, он ни от кого никогда не зависел в плане заработка, поэтому со временем освоился бы в любом месте.
— Но почему я должен бросить ту работу, что у меня уже есть, родных, друзей и вообще всю жизнь из-за, считай, одного человека? Мне это как-то неприятно, — признается мужчина. — Думаю, что если у тебя в Беларуси проблемы с работой и жизнь «так себе», то и за границей ничего не поменяется. Только проблемы станут еще большими, ведь там есть местные нюансы. Например, мой знакомый, который тоже фотограф, уехал в Грузию и говорит, что грузины любят фотографироваться у грузин, а не у иностранцев.
При этом Антон не считает, что и в Беларуси сейчас очень хорошая ситуация в плане работы. Просто жизнь ухудшается постепенно, поэтому к этому процессу можно привыкнуть. А если ты фотограф, то еще и нужно: съемка не относится к сфере базовых потребностей.
— Без фотосессии ты проживешь, а без гречки — нет, — улыбается Антон. — Страх быть задержанным, конечно, тоже есть, он у всех есть. Об этом стараешься не думать. Надо же как-то жить и продолжать сражаться. Но вообще, и о себе, и о других я считаю, что не уезжают те, кто не могут позволить себе какой-то более-менее схожий уровень жизни за границей. Конечно, если бы у меня была конкретная угроза жизни и свободе, то я бы тоже уехал. Но, думаю, те, кто говорит, что остается принципиально, чтобы «увидеть конец режима своими глазами», просто себя оправдывает. Если это единственная причина человека, то я в нее не верю.