Даниил Лаврецкий. Фото: facebook.com/Lauretski
Осенью беларусские студенты были одной из самых заметных протестных групп. Они устраивали собственные марши и перформансы, поддерживали рабочих, присоединялись к забастовке. Затем многие отсидели и все еще сидят «сутки», многие были отчислены, кого-то забрали в армию прямо из дома. Кто-то уехал, опасаясь уголовного преследования. И не зря. После того как в сентябре Лукашенко заявил, что «Молодежный блок» был создан для дестабилизации обстановки, организации протестов и консультирует Координационный совет, появились уголовные дела против студентов и недавних выпускников.
Самые массовые аресты активистов студенческого движения произошли 12 ноября. В этот день в Минске сотрудники КГБ задержали девятерых студентов, преподавателя БГУИР Ольгу Филатченкову и представителя Тихановской по делам молодежи и студентов, активистку «Молодежного блока» Алану Гебремариам. Всех — по части 1 статьи 342 УК. Все под стражей до сих пор. Сейчас, по подсчету активистов студенческого движения, под уголовным преследованием находятся 22 студента.
Должен был быть в СИЗО и еще один активист «Молодежного блока» и старейшего студсоюза страны «Задзіночанне беларускіх студентаў» — выпускник БГУ Даниил Лаврецкий. Летом он был районным координатором в инициативе «Честные люди», затем помогал университетским стачкомам, выступил одним из создателей Студенческой инициативной группы — объединения инициативных групп и стачкомов 15 вузов.
12 ноября силовики пришли с обысками сразу по двум его адресам. Но Данила скрывался еще с лета, поэтому дома его не застали, а спустя два дня парень смог сбежать из страны. Сейчас он в Киеве. Reform.by поговорил с Даниилом об арестованных друзьях, нелегальном пересечении границы, организации стачкомов и организации быта для бежавших студентов.
— Данила, сколько сейчас студентов под арестом по уголовным делам?
— Сейчас 15 человек из студенческого движения находятся в СИЗО. Все они признаны политзаключенными. Большинство было задержано 12 ноября, в тот самый «черный четверг».
— За тобой ведь тоже охотились?
— Да. Сначала приехали с обыском на съемное жилье. Но я предвидел ситуацию и еще с августа там жил на конспиративной квартире. Об этом обыске я узнал только через полторы недели от хозяйки квартиры, когда поставил себе на новый телефон Viber и увидел сообщения.
А сразу после съемного жилья с обыском поехали по месту прописки, в квартиру к моим родителям. Родители принципиально не открывали двери, и пока им их ломали, они успели сообщить мне. Написали: «Убегай». Двери выломали, изъяли всю технику. Родителям показали документ, что на меня заведено уголовное дело по статье 342 УК («организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них» — прим. Reform.by), которое ведет КГБ.
Это было в тот же день, когда задерживали остальных, — 12 ноября.
— И тогда ты решил уезжать?
— Да. Моя девушка (студенческая активистка Елизавета Прокопчик — прим. Reform.by) была дома в Пружанах — поехала побыть с отцом и сестрой, когда мама попала в больницу. Ей пришлось сказать отцу, что у меня обыск и нужно срочно уезжать. Отец посадил ее на поезд в Оранчицах. В Минске ее встретили друзья и проводили до места нашей встречи. Мы с ней встретились в одном из кафе в центре, где есть wi-fi без регистрации и пароля. Купили конспиративные сим-карты в даркнете, сменили телефоны. Потом поехали на квартиру, где жили вместе, взяли вещи, которые поместились в три рюкзака.
— Как вам удалось сбежать из Беларуси?
— Я решил поехать через Россию, потому что не знал, насколько я важен и могут ли меня задержать прямо на границе, если поеду в Украину. Хотелось минимизировать риски. Но в Россию сейчас так просто выехать нельзя, нужны основания: работа, лечение, смерть родственника, вид на жительство и т.д. У нас ничего этого не было. Поэтому ехали мы нелегально.
Из Минска сначала приехали в Оршу, там переночевали у знакомого активиста и утром на такси поехали в Лиозно. Он мне запомнился каким-то постапокалиптическим городом. За первые десять минут мы увидели пятерых милиционеров и пятерых военных. А на площади Ленина в девять утра в будний день из колонок играла патриотическая музыка, еще из колонок звучало «Доброе утро / добрый день, жители Лиозно».
Российскую границу (10 км от Лиозно) там охраняют усиленно. Я заметил дроны, патруль постоянно дежурит. На вид охранники — люди кавказской внешности. Сначала мы хотели нелегально перейти границу пешком, нашли знающих людей. Но из-за постоянных летающих дронов наши проводники переносили переход. До часу дня мы пробыли в Лиозно, но потом все же пришлось ехать в Витебск, чтобы на подпольной «маршрутке» пересекать границу.
Выехали в полночь. Выглядело это так: едешь на переполненном микроавтобусе в глушь до границы. Сначала по обычной дороге, потом по проселочной, потом по лесу. Там выкидывают. Все это происходит с выключенными фарами и максимально тихо. В лесу уже пересаживаешься в другую машину — грузовой военный «Урал» на русских номерах. И дальше по полям и лесам, обходными путями, машина перевозит через границу.
Нас было человек тридцать, кто-то даже стоял, вокруг баулы. Нельзя было пользоваться телефонами, даже время смотреть, чтобы не светить экраном. Было ощущение, что мы не едем, а просто стоим, а машину нашу кто-то извне шатает. Люди ехали очень разные: кто-то к родственникам, кто-то на заработки, кто-то бежал, как мы. Никто никого не спрашивал, если честно, все понимали, что у каждого есть причины покинуть Беларусь. Ощущения от происходящего — будто дурной сон, который часто снится, и думаешь больше о том, как все это пережить.
Машина заезжает в глубь Смоленской области. Там пересаживаешься на маршрутку до Москвы. Стоило это 100 долларов с человека. Это целый рынок, который пока не накрывают.
— А дальше что?
— Остановились в Москве у знакомых на пару дней. Узнали у адвокатов про арестованных ребят, узнали, кого еще арестовали. Посмотрели по беларусской и российской базам, не нахожусь ли я в розыске. Ни там, ни там я не был. Поэтому решили легально поехать в Украину на автобусе Москва-Одесса. Система такая же: автобус довозит до границы, а там переходишь ее пешком.
Когда мы пересекали границу, пошел снег. Я еще в кроссовках по этой слякоти (смеется — прим. Reform.by). Не было времени собирать вещи, убегали, в чем были, взяли только по паре штанов, свитеров и белье, и еще мягкую игрушку. До сих пор хожу в этих кроссовках (показывает обувь, разговор шел в декабре — прим. Reform.by).
Украинская граница — это было самое страшное. Не знали, схватят нас или нет. Но в итоге границу перешли спокойно, правда, удивило, как российские пограничники своих граждан, которые едут в Украину, тщательно досматривают. Наши с девушкой паспорта посмотрели, спросили: «Вы собираетесь приехать еще раз в Россию?». Мы ответили, что нет. Нам отдали паспорта и пропустили без проблем. Мы потом шли и смеялись: «Дзякуй, Божа, што я не маскаль».
— А почему решили уезжать в Украину?
— У меня была мысль остаться в России, но если бы меня объявили в розыск, то застрял бы там надолго. Были случаи, что беларусов силой вывозили из России спецслужбы по договоренности с КГБ (Игоря Олиневича, например), решил не рисковать все-таки. В какой-то момент я подумал, что, если ФСБ меня задержит на границе с Украиной, это будет эпично (смеется — прим. Reform.by).
Кстати, в первый день в Украине Лизе сообщил отец, что к ее бабушке в деревне собралась приехать милиция, непонятно зачем. Лиза в тот момент была на пикете около посольства Беларуси в Киеве. Она сразу же выложила фото с пикета в Instagram. Буквально через час ее бабушке позвонили из милиции и сказали, что вопросов уже нет и никто к ней не приедет.
— Сколько тебе стоил этот побег?
— Почти 400 долларов на двоих. Выгреб все, что было на карточке (Данила работает маркетологом в минской компании, теперь удаленно — прим. Reform.by).
— Недешево.
— Да, но я все-таки хотел минимизировать риски. Параллельно со мной бежали и другие ребята. Только они решили ехать прямиком к украинской границе, автобусом. Их досматривали очень сильно. Все вещи смотрели, спрашивали про уголовные дела, отсканировали каждую страницу ежедневника. Одной девушке сказали, что она числится подозреваемой, но ее выпустили. У второго парня вообще в рюкзаке нашли несколько листовок оппозиционных, которые отправили на экспертизу по экстремизму, но его тоже выпустили из Беларуси. Все, кто пересекал украинскую границу, говорят, что было очень страшно.
— А много студентов сбежало в Украину?
— На данный момент из студенческого движения тех, кто переехал в Украину, в нашем чате 35 человек. Это наши знакомые, сколько самостоятельно студентов уехали, не знаю.
С большинством я раньше был знаком только онлайн. Когда мы встретились в Киеве, это было первое офлайн-знакомство. Я был приятно удивлен ими. Это очень умные, предприимчивые, приятные люди. Конечно, у меня возникли вопросы, где все эти люди были раньше — год назад или два (смеется — прим. Reform.by).
— Как вы там устроились?
— Первым делом вместе с другими сбежавшими товарищами мы начали организовывать быт. Сняли две квартиры, потом еще две. Людей приезжало все больше и больше.
По деньгам — сложились финансово, кто сколько мог. Активисты из ЗБС (Задзіночання беларускіх студэнтаў) больше всего помогали. Плюс мы еще нафандрайзили через европейские инициативы, которые помогают активистам-студентам. Приходилось спасаться самим, потому что фонды очень долго выплачивают компенсацию. Индивидуально люди подавались в BySol, но сейчас мы проводим переговоры, чтобы стать отдельной инициативой, которая помогает именно студентам. Потому что мы уже организовали шелтеры и можем сами помогать напрямую и распределять помощь.
— В каком состоянии студенты пребывают в эмиграции?
— Первое время ребята были очень уставшими, многим приходилось спать втроем на одной кровати, многие жили коммуной в квартирах. Но ребята готовы публично говорить о себе, рассказывать про управление в стачках. Единственное опасение у всех — потерять связь с беларусской реальностью.
— А вы и другие ребята из студенческого движения вообще допускали, что придется уехать?
— Мы до последнего хотели оставаться в Беларуси. Принципиально никто не хотел уезжать, хотя все знали, что за ними в любой момент могут прийти. У кого-то получалось конспирироваться, а кому-то не повезло. Обстоятельства сложились таким образом. На самом деле, с той же Аланой Гебремариам и Ксенией Сыромолот мы оговаривали, что при задержании кого-нибудь из нас важно максимально опубличивать информацию о задержанном.
— «Задзіночанне беларускіх студэнтаў» связано со студенческими стачкомами?
— Организация ЗБС сразу стала помогать протестующим студентам — в распространении информации о задержанных, в мониторинге ситуации в университетах. Также ЗБС связывались со студенческими стачкомами, чтобы понимать, что у кого происходит, и чтобы держать связь со всеми в случае репрессий. В какой-то степени благодаря ЗБС студенческие стачкомы и объединились, создали группу из пятнадцати стачкомов.
С самого начала мы приняли решение сильно не светиться в своей деятельности. Работали втихую, так сказать. Чтобы не пришли раньше времени на наш офис. Это не спасло, но очень затянуло момент прихода КГБ к активистам.
— Что происходит сейчас с арестованными ребятами? Как они? Им доходят письма?
— С большинством переписка есть. Вроде бы содержатся они нормально. Адвокаты говорят, что к ребятам не применяли физического насилия.
Все держатся бодро. Пишут, что свыклись с новым своим положением. Готовят родственников и друзей к тому, что это может затянуться и они, возможно, сядут на долгое время. Ребята чувствуют из тюрьмы, что все непросто. Но стараются не отчаиваться. Говорят, что передачек хватает, писем хватает. Некоторых посадили вместе в одну камеру.
Все, что происходит, — это очень жестко. Все политзаключенные — это заложники. Морально тяжело это переживать. Нужно действовать, ведь друзья в заложниках. Именно так я это воспринимаю.
Мы стараемся держать связь с родителями арестованных. Это тоже иногда проблемно. Потому что не все родители настроены к общению. И не все родители хотели, чтобы их детей признавали политзаключенными.
— Почему?
— Почему-то у них возникало ощущение, что если арест их детей политизировать, то будет хуже. У меня на этот счет очень смешанное мнение. С одной стороны, я понимаю эти опасения. А с другой стороны, публичность важна, пиар помогают политическим заключенным. Некоторые родители совершали ошибки и заключали договоры с государственными адвокатами или с адвокатами, которые не совсем понимают специфику таких дел.
— Среди задержанных есть студентка БНТУ Виктория Гранковская, она сирота. Кто ей помогает?
— Ей помогают однокурсники, друзья и даже кто-то из администрации ее ВУЗа.
— У тебя нет ощущения, что о студентах немного подзабыли в публичном пространстве?
— Да, есть такое ощущение. Что в целом отношение немного пренебрежительное, что ли. Даже со стороны людей из нашего окопа, так сказать. Почему-то люди думают, что у нас потребности меньше, в отличие от других пострадавших. Студенты поддерживали рабочих с самого начала. В университетах на акциях студенты стояли с плакатами в поддержку рабочих, записывали видеообращения в поддержку бастующих. Немного обидно, что со стороны студентов делается много, но признания значимости студентов все еще мало.
— В скольких университетах сейчас есть протестное движение?
— В двадцати пяти — это половина всех университетов Беларуси.
В Минске самые сильные университетские стачкомы — это БГУИР, МГЛУ, БГУ, БГМУ, БГТУ, БНТУ, БГЭУ. В регионах активными были Гродненский университет и Барановичский университет. Но в регионах слежка за студентами началась гораздо раньше, нам жаловались, что милиция с начала учебного года дежурила под аудиториями в корпусах. Но в пиковые периоды все равно в регионах выходили студенты. Я был приятно удивлен.
— Можно сказать, что сейчас студенты напуганы?
— Не сказал бы так. Просто конъюнктура меняется. Самый пик был в октябре, когда студенческое движение поддержало забастовку. Тогда участвовало много людей, был большой охват. А потом начались репрессии: около 150 отчислений, несколько уголовных дел, сутки. Только ЗБС зарегистрировали около 300 арестов на осенний период, а ведь реальная цифра может быть значительно больше. В ноябре у нас был план отметить Всемирный день студенчества 17 ноября. Возможно, в КГБ что-то знали, поэтому людей и похватали.
Большинство студенчества возмущено происходящим в стране. Просто многим не хватает мотивации, многим не подходит единая форма протеста. Сейчас в стачках идет больше информационная и аналитическая работа, нежели протестная. Большая часть студентов все-таки дорожит своими дипломами.
Спустя долгие месяцы постоянного протеста все устали. Нужно понять, что власть строилась 26 лет и за один день она не уйдет. Я себя морально готовил к уголовным делам и на силовиков не надеялся.
Автор: Евгения Долгая
* * *
Понравился материал? Успей обсудить его в комментах паблика Reform.by на Facebook, пока все наши там. Присоединяйся бесплатно к самой быстрорастущей группе реформаторов в Беларуси!