Андрей Остапович. Фото: Reform.by
Старший следователь Партизанского (г. Минска) районного отдела Следственного комитета Республики Беларусь капитан юстиции Андрей Остапович уехал в Россию после того, как опубликовал в Instagram 5-страничный рапорт об увольнении, в котором описывает факты насилия в отношении мирных протестующих, говорит о пытках в отделениях милиции и местах отбывания наказаний, фальсификациях уголовных дел в отношении участников протестов и многом другом. После публикации рапорта Андрей Остапович уехал на территорию России, откуда попытался выехать в Латвию. Но 21 августа после неудачной попытки пересечения границы он был задержан в гостинице «Рижская» в Пскове, а затем российские силовики вывезли его в Беларусь, после чего связь с ним прервалась. Несколько дней назад Андрей Остапович появился в Варшаве, где рассказал Александру Отрощенкову специально для читателей Reform.by о том, что с ним происходило после задержания российскими силовиками и о многом другом.
— Расскажите о том, что происходило после задержания и как вы оказались на беларусской границе, а также как вы оказались в Польше?
— Меня задержали силовики российских служб в Пскове в гостинице «Рижская». Первоначально сообщали, что нужно провести разбирательство по факту заселения в гостиницу не по своему паспорту, хотя это чистая формальность, так как я с друзьями заселился по одному паспорту. В отделении полиции сразу же стало ясно, что повод совершенно надуманный. Сразу после того, как меня туда доставили, там появились люди в штатском, которые задавали вопросы совершенно не касающиеся моего пребывания в гостинице. Когда я отказался с ними разговаривать, на меня составили административный протокол за мелкое хулиганство – якобы я матерился в общественном месте. После отказа подписывать указанный протокол, пытались мне вменить незаконное пересечение границы, прикрываясь ограничениями, связанными с коронавирусом, однако я попадал под категорию лиц, которым можно въезжать в РФ даже в пандемию. Указанный протокол я также отказался подписывать, понимая, что просто ищут повод меня задержать, тянут время для организации выдачи в Беларусь.
Когда полицейские составляли протоколы в присутствии людей в штатском — которые на мои просьбы сообщить, из какого они ведомства, уходили от ответа, — подсовывали эти протоколы мне на подпись, по ним было видно, что они нервничают, действуют по чужому приказу. У них прямо руки тряслись. Люди в штатском запрещали сотрудникам полиции со мной общаться, но сотрудники полиции в Пскове отнеслись ко мне с пониманием, высказывали сочувствие происходящим событиям у нас. Я смог узнать, что мной занимается ФСБ.
— Как вас доставили на границу?
— В определенный момент мне сказали, что освобождают, начали возвращать вещи. При этом, у меня с собой было два телефона, а третий остался в гостинице. Но в отделении полиции третий телефон оказался в моих личных вещах. То есть, в мой номер в гостинице без всякого постановления проникли и осмотрели мои вещи, а телефон сунули в сумку, которая была с собой. Потом меня начали выводить – но не через главный, а через запасной ход. Там уже ждал «бусик» и 6-8 человек в полной экипировке и балаклавах. Они меня жестко «приняли», надели наручники, лыжную маску, обтянутую черной тканью, чтобы я ничего не видел. Руки были скованы наручниками спереди и, когда меня посадили в «бусик», к ним прикрепили 32-килограммовую гирю. Видимо, это был элемент психологического запугивания – чтобы думал, что везут топить в какой-то речке. В автомобиле пытались выяснить пароли от телефонов, на мой отказ говорили между собой, что несмотря на то, что телефоны включены и заблокированы, они видят, что они в режиме полёта, поэтому меня никто не отследит, и можно действовать по плану. Ну и так далее. Позже от меня отстали, ехали молча.
Конечно страшно было, я не знал, какие у них на меня планы и что со мной сделают, но я для себя решил: помирать, так с гордостью. Помолился, все свои грехи вспомнил и прощения у Господа попросил, смирился, сел ровно, насколько это возможно было в той маске и с гирей, и не реагировал никак на их вопросы, всю дорогу молчал.
Анализируя их поведение, отсутствие физического воздействия в ответ на мое молчание, я понял, что если бы везли убивать, то отвечать на их вопросы заставляли бы путем физического воздействия. Хотя скорее я себя так успокаивал. Также ткань на маске на правом глазу снизу имела щель, а часы с руки они не догадались снять, поэтому в начале поездки я смог посмотреть время. Ехали 4 часа, ехали очень быстро. Я знал, что от Пскова до Санкт-Петербурга около 4 часов езды, аналогично до границы Беларуси. Тут я уже понял: смысла так далеко везти в реку нет, не бьют — значит везут или в отдел ФСБ побольше на допрос, или в Беларусь. Второе было куда страшнее. Часа через три, когда стали одна за другой, по звуку, мимо нас проезжать фуры, понял, что везут к границе.
На границе сняли наручники, маску, вручили уведомление о том, что я депортирован из России сроком на 5 лет. Я спросил у них: «За что?». Ответили, мол, за незаконное удержание российских граждан. От услышанного я был в замешательстве. Ничего об этом в той бумажке, что мне выдали, не было. Мне это устно сказали. Я попытался выяснить, о чем вообще речь. Сначала подумал, что мне вменяют захват моих друзей, которые были со мной в Пскове и мне помогали. Но, во-первых, они граждане Беларуси, во-вторых, они были со мной в гостинице по своей воле. Они говорят: «Нет. Вагнеровцев». Сам не понял, каким боком они вагнеровцев мне пришили… Потом уже думал, что, может, кгбшники им шепнули, что я имел к этому отношение или участвовал в задержании, чтобы со мной не церемонились особо. А может, фсбшники решили таким образом дать понять, что в России мне не рады, чтобы я не пытался лесами назад вернуться и им не пришлось снова меня вывозить… Но, честно, вообще не понимаю, откуда там эти вагнеровцы взялись.
Когда выбрался, я отправил фото указанного документа компетентным людям в России, которые сочувствовали произошедшему со мной. Мне разъяснили, что врученное мне уведомление — фикция, эта бумажка не имеет никакой юридической силы, а то, что меня вывезли в Беларусь, не было ни депортацией, ни экстрадицией, а было сделано основываясь на прямой связи между двумя структурами, какими — и так понятно.
Не знаю, почему — может, что я так держался, может, что они свою работу выполнили, — но когда меня высадили, атмосфера стала поспокойнее. Отношение ко мне изменилось, голос не повышали, общались проще. Я спросил у них, где я нахожусь. Они ответили, что я в Беларуси, в Витебской области. Даже населенный пункт назвали поблизости, хотя, кажется, и сами не были уверены. Но мне это на тот момент очень помогло, когда выбирался лесами.
Давайте на этом месте прервем эту историю. Могу сказать только, что дальше было все куда сложнее.
— Как думаете, почему россияне вас не передали «из рук в руки?»
— Когда я понял, что следят, что скоро будут брать, я друзьям дал инструкции, что делать в случае задержания. Попросил обратиться в СМИ и найти адвоката, что и было сделано, как и многое другое. Что меня и спасло, как я потом узнал, выбравшись из Беларуси. Об огласке, наличии у меня адвоката, которого ко мне не пускали, и иных обстоятельствах я узнал ещё в камере, это помогало психологически и позволило более дерзко держаться. Как именно узнал, не желаю говорить.
Отмечу, что после высадки в РБ я долгое время был без связи и в дальнейшем, когда я смог выйти на связь и был уже не в РБ, я восстанавливал картину со всех сторон, смог узнать, что и как происходило. Был приятно удивлен количеством людей, сочувствующих произошедшему со мной. И наоборот — тем, какую охоту устроили на меня свои и как хитро и без правил они действовали. Но эту часть пока опустим.
Мне известно, что помогло много факторов, а основной из них — СМИ. К моменту задержания я уже успел пообщаться с российскими журналистами, дать интервью телеканалу «Дождь», многие были в курсе моей ситуации, и когда случилось мое задержание, пытались чем-то помочь, в том числе и сотрудники указанного телеканала.
Изначально план был такой, что меня под любым предлогом задерживают на 48 часов, а потом передают «на руки» беларусским властям. Но когда пошла огласка, они увидели, что всё, что со мной происходит, сразу попадает в СМИ. Было очевидно, что если меня передадут прямо в КГБ, это будет означать, что Россия напрямую помогает Лукашенко. Видимо, на этот счет у них были свои планы или решения, которые еще не были тогда приняты. Но и совсем позволить мне уехать в Латвию – на следующий день должна была быть готова виза – они тоже не могли. Поэтому приняли решение, что мы его вывозим, напрямую не выдаем, но по своим каналам сообщим об этом, а там они его сами словят и мы тут ни при чем. Только вот после событий в Пскове я уже понял, что к чему, и тоже изменил тактику.
Было очень сложно, один план за другим рушился, на границе ориентировки, я без связи, от телефонов избавился, много иных нюансов, а выбираться нужно. Как ФСБэшники отъехали, я не стал дожидаться, пока подъедет очередной бус, только уже с нашими,а сразу рванул в лес. Как оказалось – правильно. Вскоре услышал погоню. Долго бегали по лесу за мной, но не нашли. Я понимал, что в России огласка в СМИ мне помогла, но тут это не сработает, что или я смогу вырваться, или конец истории. А произошедшего в России мне уже для эпичных историй и детям, и внукам хватит. Я решил для себя, что они меня не поймают, что я буду действовать по полной. Если со мной начали игру без правил, то я её поддержу и буду применять все, что умею.
Как видите, смог выбраться, вот только то, что было в России, оказалось разминкой перед… На этом пока все. Может, книгу напишу. Когда власть сменится, смогу опубликовать.
— После событий 9 августа были и другие увольнения сотрудников по соображениям совести. Почему именно ваш уход вызвал такой ажиотаж? Это связано с СК, в котором вы работали, с вашим отъездом в Россию? Может быть, с делами, которые вы расследовали?
— Да, насколько я знаю, и до меня, и после меня увольнялись сотрудники, в том числе Следственного комитета. Думаю, дело в моём рапорте, после написания которого я и решил уехать в Россию. Я был на суточном дежурстве и стал свидетелем тех ужасных происшествий, о которых написал в рапорте. До этого были и другие моменты, после которых задумывался. Например, я вышел на заправку купить воды, а мне сдачу чуть ли не в лицо бросили. Я был в форме Следственного Комитета. Коллеги начали рассказывать, как ездили на такси, а у них отказывались деньги принимать. Водители говорят: «когда принимал заказ – не знал, что вы сотрудник, а так бы не поехал, деньги Ваши брать не буду». Мы ведь в разгонах не участвуем, людей не пытаем… Но потом понял, что это уже неважно. Авторитет всех силовых структур уничтожен. ОМОН ты, не ОМОН – всё!
Всё это наложилось, и после дежурства, точнее, ночью на сутках я написал тот самый рапорт. Написал его на эмоциях, указал всё, как есть, что у меня накипело. Потом выспался, перечитал рапорт, понял, что подставляюсь. Начал сомневаться. Но я снимал квартиру на Каменной Горке, окна квартиры как раз выходили туда, где женщины с цветами стояли во время акций солидарности. И сам вечерами выходил, но это неважно… Я же вижу, что люди стоят, не расходятся, не сдаются. Можно, конечно, было взять и написать сухой рапорт по шаблону — уволился и уволился. Но я же видел всех этих людей, все мы видели, что с задержанными делали в изоляторах. Они пишут потом обращения, ищут справедливости, а получают отписки. Ну и что, я тоже рапорт по шаблону писать буду? Поэтому и решил, что нужно выкладывать, как есть.
Понимал, конечно, что реакция какая-то будет и лучше на всякий случай на недельку исчезнуть, потом узнать реакцию, а там действовать по обстановке. Но к тому, что было дальше, я был не готов. Я не планировал куда-то бежать. Думал, отъеду на недельку, подожду, пока всё уляжется. Пробыв день у друга в Москве, я получил сигнал, что все плохо, что меня ищут, знают, что я в Москве, понял, что запас времени у меня есть, но небольшой, и нужно ехать туда, откуда не выдадут. Начал действовать, а далее частично уже известно, что было.
— Бывшие коллеги поддерживают ваш поступок? Откуда поступил сигнал?
— Скажем так, я просто узнал об этом. В подробности вдаваться не буду. Я же следователь, работу свою знаю. Чтобы понять, что возбуждено дело, мне не обязательно видеть постановление с печатью или фото из базы данных. Я могу понять это по другим признакам, сложив частички информации в одно целое. Рапорт я выложил 19 августа, а уголовное дело по статье 425 УК РБ (Бездействие должностного лица. Предусматривает наказания от штрафа и запрета занимать определенные должности до 7 лет лишения свободы в зависимости от пункта и последствий – прим. Reform.by), как я позже узнал, было возбуждено уже 20-го. Когда заводится уголовное дело, эта информация тут же вносится в базы данных ЕДБГ и так далее, но мне было известно, что в базах меня нет, якобы дела не возбуждали и не ищут. Работали хитро, чтобы я был спокоен, действовал открыто, что и позволило меня взять в РФ.
Первоначально я был уверен, что пока дело заведут, объявят в международный розыск, у меня будет как минимум неделя, чтобы выехать в третью страну. После задержания в РФ понял, какая игра ведется, тогда начал более глубокую аналитику, сбор информации. Стало известно про ориентировки на границах. Когда выбрался, информация подтвердилась, узнал, что уже ведутся допросы в рамках дела, которого якобы нет. Даже знаю, кто проводит расследование.
— По закону следователь – процессуально независимое лицо. То есть в теории вы или кто-то из тех, кто остался, может начинать проверки и сохранять собранные в их рамках доказательные материалы на будущее, прикрыв себе тыл постановлениями вышестоящего начальства с отказами в возбуждении уголовных дел…
— Да, теоретически… Более того, по закону я, как следователь, и уголовное дело могу завести без согласования, провести расследование, предъявить обвинение и направить дело в суд. Грубо говоря, сделать всё это без единой подписи начальника. Это действительно возможно по Уголовному Кодексу и по Уголовно-процессуальному кодексу. Но всякие внутренние приказы, ведомственные инструкции, которых становилось всё больше и больше с самого первого дня образования Следственного Комитета, делают это невозможным. Сначала один документ, потом второй, третий – и по итогу ты уже всё должен согласовывать с руководителем. Сейчас уже дошло до того, что о каждом выезде, каждом происшествии ты сообщаешь в управление. И уже управление принимает решение и говорит, что тебе делать. У них есть общая сводка по каждому выезду и по каждому процессуальному действию. И если сейчас кто-то без согласования с начальством заведет дело, то это постановление быстро отменят и дадут следователю «по шапке». Если это какое-то рядовое уголовное дело, то еще можно будет «включить дурака» – сделать вид, что ошибся и случайно сделал по старой схеме, и отделаться выговором или лишением премии. Но если по явно политическому делу, например, завести дело в отношении сотрудника милиции за насилие в отношении протестующего и проявить твёрдость – тебя очень быстро уволят.
— Но вы же решились…
— Да, я решился, уволился и уехал, хотя был второй в очереди на квартиру, до конца года должно было начаться строительство жилья. Уже документы собирал. С одной стороны, потерял всё, с другой стороны, не жалею. Потому что эти кредиты еще больше привязывали бы меня к этой работе. Это обидно, конечно, но мне было проще решиться, чем многим. У меня не было ни семьи, ни кредитов, ни машины, ни жилья. Я собрал самое необходимое имущество в две сумки — одна из которых в России в гостинице осталась при задержании ФСБшниками, где, к слову, были все мои деньги за продление контракта, черновой запас именно на такой случай, — и уехал.
Другим – когда на тебе семья, кредит на квартиру, машину и два года до пенсии – решиться труднее. На тебя могут давить через это всё. Чем дольше ты работаешь в силовых структурах, тем сложнее оттуда уйти. Ведь ты работаешь только в одном направлении, и представить себя на гражданке очень сложно и даже страшно. Очень сложно перенастроиться и пойти еще куда-то. Даже на стройку ты можешь пойти только разнорабочим, потому что строительной специальности у тебя нет. Можно еще охранником в магазин… Но это не то, чего хочется, когда тут ты начальник или старший следователь. Я говорю даже не о власти или деньгах. Просто следователь — это интересная работа. А опером работать еще интереснее, так как писанины поменьше. Многим это нравится, многие вообще горели этим – от отца к сыну профессию передавали. Потерять всё, выступить против системы, которой ты, возможно, поколениями принадлежишь – далеко не каждый может. Да, большинство собирается по курилкам и высказывает всё, что думает.
— А до этого возникали ли порывы уйти?
Я долгое время специализировался именно по преступлениям против личности – убийства, изнасилования, тяжкие телесные повреждения. И ведь это не просто работа, а работа с человеческими судьбами. Очень высока цена ошибки. Можно формально рассмотреть дело о нанесении телесных повреждений и направить его в суд, и нападавший получит несколько лет лишения свободы. А можно вникнуть и увидеть, что «потерпевший» вёл себя гораздо хуже, чем обвиняемый, это безработный пьяница, в то время как «нападавший» – добросовестный работник и примерный отец двоих детей, который защищался, но просто ударил неудачно и сломал нападавшему челюсть. Картина совсем другой тогда рисуется, и ты уже думаешь, что можно в рамках закона сделать, чтобы не сломать судьбу нормальному человеку. Если работаешь честно и добросовестно, то во всём этом буквально варишься, очень устаёшь, на себя времени не хватает. Не все выдерживают. Поэтому мысли у всех периодически возникают.
Изначально я хотел пойти учиться на лётчика, листал справочник. Вижу – «прокурорско-экспертно-следственная деятельность». Красиво звучит и не в лесу каком сидеть, точно в городе работать. У меня была нормальная физподготовка. За счет этого без проблем поступил в Академию МВД. Но уйти не так просто. Первые пять лет после Академии уйти не можешь, т.к. должен отработать распределение или оплатить всю учёбу. Это огромные деньги, и у меня их не было. Пять лет обучения тоже идут в стаж, так как курсанты вступают в наряды, ходят в патрули. Там даже не стипендию платят, а зарплату, по сути, с премиями и прочим. Потом пять лет отработки за учебу.
Отработка за Академию у меня закончилась 27 июля. Но система так хитро устроена, что стаж во всех силовых структурах зачисляется только после 10 лет. Ну и, получается, специально так подстроено, что после 5 лет Академии и 5 лет отработки мне не хватает 14 дней до 10-летнего стажа. Получается такая ситуация: подписывай еще контракт или окажется, что ты в 27 лет на улице без нормальной гражданской профессии и без единого дня трудового стажа. В обычной ситуации подписал бы и проработал еще 5 лет, а там уже пять лет до пенсии – куда дёргаться… А после 20 лет такой работы ты уже разваливаешься, здоровье никакое, и сам никуда не уйдешь. По сути, ты уже другой человек. Если бы не началось то, что началось 9 августа, может, и всю жизнь бы проработал.
— А вы сами рассматривали обращения граждан после 9 августа?
— У меня была несколько необычная ситуация. Я в этом году расследовал одно очень сложное дело, для чего был откомандирован в Следственное Управление по городу Минску. И занимался сугубо этим делом. Поэтому меня не отвлекали политическими делами, хотя многие коллеги занимались выборами и их постоянно привлекали. Вернулся в свой район я буквально за неделю до выборов и рассчитывал, что меня вся эта политическая суета не затронет. Но отсидеться не удалось, и меня стали ставить дежурным следователем при РУВД. В первое дежурство как-то повезло, и ничего такого не происходило. Были обычные происшествия, не связанные с политикой. А на свое последнее дежурство, я, кажется, даже не должен был заступать. Просто заменил одного человека. И там начали происходить ситуации, которые я описал в рапорте…
Выезжаешь на происшествие как руководитель оперативно-следственной группы, думаешь в чём-то разобраться, но тут приезжает какой-то непонятный человек, говорит: «Я от генерала такого-то, мне нужно поговорить с потерпевшими». И ты понимаешь, что вроде как старший ты, и люди на тебя смотрят, а ты ничего не можешь сделать, потому что кто-то сверху «решает вопросы», запугивает потерпевших. Можно, конечно, занять позицию «моя хата с краю» – ты же никого не бил… Но всё равно ответственность лежит и на тебе. После этого выезда я и сказал себе, что работать больше не буду.
— Каждое публичное увольнение силовиков в знак протеста вызывает ажиотаж в СМИ. Но много ли тихих уходов, которые остаются незамеченными для СМИ? Располагаете такой информацией?
— Практически все мои знакомые увольнялись именно с помощью публикации своего решения. Потому что если просто написать рапорт – к тебе приедут, будут ездить по ушам и мозгам: «Да оставайся, ты просто устал, сейчас в отпуск тебя отправим, нагрузку перераспределим». Ну и такое часа два. Много раз видел такое, что в пятницу человек пишет рапорт, а за выходные его обработают, и в понедельник он опять на работе.
— Кажется, впервые министры силового блока – Хренин, Караев – обращались к подчиненным с помощью обращений. Не инструкций или приказов, а публичных обращений, воззваний. Также обращался к дипломатам Макей. Того же образца была речь Лукашенко перед прокурорами. Говорит ли это о каком-то кризисе управления?
— Думаю, что интеллектуальная часть всего силового блока, которая не занимает руководящие посты, ментально на стороне народа. Но они находятся в очень уязвимом положении и понимают это. По одному разобраться с каждым – нет никакой проблемы. Но если начнется коллективное сопротивление системе – это совершенно другое дело.
Даже в масштабах одного района – если два-три следователя уйдут – возьми эти 5-6 дел и распредели между остальными. Сразу у всех станет не по 6, а по 7-8 дел одновременно. Уже сейчас до 60% следовательского корпуса – девушки. На них традиционно помимо работы еще дети и домашнее хозяйство. Сидеть круглыми сутками на работе, как парни, они не могут.
Даже если отбросить недовольство политической ситуацией… Люди просто начнут задумываться: а нужна ли мне такая работа, если я на ней живу? Уйдет еще один-два человека, потом еще один уволится из-за политики… Нагрузка еще больше возрастет. А что с делами делать? Продляются сроки, дела накапливаются. Потом еще кто-то уволится, потому что он не для того на следователя учился, чтобы его отправляли в усиление на митинг с камерой бегать.
Политика политикой, но и преступность никуда не делась и никуда не денется. И какие в такой ситуации приказы могут работать? Еще чуть-чуть, и просто будет пройдена точка невозврата. Один за другим начнут массово уходить по целому ряду причин. Они видят, что система задыхается. Сил не хватает, поэтому и не знают, кого еще привлечь. Поэтому и идут в ход лозунги: «Опасность! Запад пытается нас захватить. 90-е годы!» Какие 90-е годы? 30 лет прошло. Забудьте уже наконец.
— Почему же ОМОН и другие силовики на улицах так зверствуют?
— Я не понимаю, почему ОМОН так действует. Могу сказать только, что я не представляю, как белорусский силовой блок будет после того, что произошло, восстанавливать свою репутацию и доверие в глазах народа.
***
Понравился материал? Успей обсудить его в комментах паблика Reform.by на Facebook, пока все наши там. Присоединяйся бесплатно к самой быстрорастущей группе реформаторов в Беларуси!